Сергей Снегов - Ветер с океана

Соломатин подал описок. Управляющий быстро посмотрел его.

— Люди хорошие! Трофимовский, Новожилов, Петренко… А говорили с кем-нибудь? Мы намечаем, а человек может отказаться.

— Думаю, ни один не откажется.

— Я вот предложил одному хорошему капитану, Сергею Соломатину, знаешь такого? Ну, и что? Наотрез отказался.

— А вы предложите еще раз, — спокойно сказал Соломатин.

— Еще раз? Хорошо. Предлагаю! Что теперь ответишь?

— Скажу коротко: согласен!

Кантеладзе несколько секунд изумленно смотрел на него. Потом, захохотав, огрел его пятерней по плечу.

— Черт ты упрямый! Чтоб тебя все дьяволы взяли! Ох, и надавал бы я сейчас по твоей дурацкой шее!

Алексей поморщился.

— Шалва Георгиевич, зачем ругаться?

Управляющий радостно огрызнулся:

— Не агитируй! Я от пяток до лысины на макушке сто тысяч раз распропагандированный. И когда злюсь, не ругаюсь, а такой вежливый, что самому страшно. А сейчас буду ругаться! И ты не мешай!

Немного остыв, он осторожно поинтересовался:

— А как дома? Понимаешь, твоя Ольга Степановна…

— Она не возражает, чтобы я снова ушел в море.

Березов напомнил, что надо уточнить первоочередные мероприятия, суда вскоре начнут концентрироваться в Северо-Западной Атлантике. Обсуждение пошло чисто техническое. Алексей удалился к себе. В приемной сидел Кузьма. Он встал при появлении Алексея.

— Вызывали, Алексей Прокофьевич?

— Да, вызывал. Заходи.

В кабинете Алексей сердито сказал:

— Появился-таки! Три дня нет дома. Отец твой просил разыскать тебя и разузнать, куда подевался. Пришлось послать требование на судно, чтобы явился сюда. Где прохлаждался?

— Не прохлаждался, а подогревался. У сердечного приятеля Сеньки Ходора гощу.

— Сколько знаю, его в море по-прежнему не выпускают?

— В береговых командах подмолачивает. На хлеб с колбасой ему хватает. На остальное я добавил.

— Все три дня кутил?

— Чадил помаленьку. Убивал свободное время.

— Не одно свое, но и казенное. Капитан сообщил, что одну вахту ты пропустил.

— Что потратил казенного, отвечу. Долгов не зажму. Алексей помолчал перед новым вопросом:

— У Алевтины был?

Кузьма, вспыхнув, ответил со злостью:

— Зачем вызывали, Алексей Прокофьевич? Насчет Лины — каше личное дело. А если о прогуле, то мелковато для этого кабинета. Беспартийного матроса таскают в партком!..

Алексей спокойно сказал:

— Ты прав, Кузьма. И если бы ты явился домой, поговорили бы там, а не здесь. Все-таки столько лет добрыми соседями были. Поставим на этом точку. Зайди к Сергею Нефедычу. Он твой бывший капитан, у него тоже к тебе имеются вопросы.

Кузьма не шевельнулся.

— Не пойду…

— Почему так?

— Пять лет с ним плавали. Он обо мне одно хорошее высказывал. Еще объявит, что теперь по-другому оценивает… Лучше уж с вами.

— Значит, продолжаем беседу?. — Да уж так получается.

— Не одного меня, всех ты нас беспокоишь. Перестал интересоваться семьей. Раньше такого поведения у тебя не замечалось.

Кузьма хмуро ответил:

— Что семью интересует, все выполнил.

— Что ты имеешь в виду?

— Вчера послал Лине с верным человеком всю получку за два рейса. Полностью перекрыл потерянные деньги, еще столько же добавил заработанных за повторный рейс.

Алексей холодно спросил:

— Она поблагодарила? Кузьма опустил голову.

— Не взяла… Велела [передать, что если по почте пошлю, тоже возвратит.

— Не взяла! И как ты это толкуешь!

— Ни любви, ни уважения ко мне…

— Любовь, ты сам сказал — ваше личное… А что до уважения, то за что тебя уважать? Почему не ответил на последние радиограммы? Чуть до болезни не довел родных своей молчанкой. Придумал же такой метод издевательства!

— Мало я потрудился, стало быть, раз не за что уважать? — с обидой опросил Кузьма.

— Мы с тобой однажды уже разъясняли этот вопрос. Как раз перед твоим уходом на «Бирюзе». Ты требуешь, чтобы тебе в ножки кланялись за твой труд. А как тогда с равенством будет?

Кузьма ответил с вызовом:

— В жизни везде неравенство. Тот — начальник, этот — подчиненный, один работяга, второй — лодырь, кто-то трудовой герой, а кто-то тунеядец. А раз так, то хочу быть сверху, а не снизу.

— Интересная жизненная философия!

— Какая ни есть, а не опровергнете! Разве не по работе… — Бык больше тебя наработает.

— Быков тоже ценят.

— Ценят — да. Ты же требуешь не цены, а высокого человеческого уважения. И почет, которого ты домогаешься от людей, нужен тебе, чтобы подминать их под себя. Ты эксплуататор своего трудового почета, вот ты кто!

— Эксплуататоров у нас давно — тю-тю!

— Конечно, нету неандертальцев, которые тащат за волосы соседа в свою пещеру. Или князей, которые кичились голубой кровью. Или богатеев, давивших тяжестью золотого мешка. Все эти грубые формы угнетения человека — сила, титулы, богатство — истреблены у нас. Зато люди, мечтающие покуражиться — а ты из таких, — нередко, очень нередко используют свои достоинства во вред другим.

— Вас огорчает, что для эксплуататоров своего почета нет статьи?

— Радует! Не дай бог, если бы такие тонкие дела решались статьями. Но и помириться с теми, кто унижает других, чтобы возвеличить себя, нет, ни один честный человек с этим не примирится. Хочешь знать правду? Твой индивидуальный интенсивный труд с общественной точки зрения — непроизводителен.

— Вот это новость!

— Очень жаль, что для тебя это новость. А ведь ты учил в школе, что по Марксу производительный труд — это такой труд, который укрепляет и развивает общество. Мы строим коммунизм — и материальное благополучие и новые, благородные отношения между людьми. Разве не записано в главном документе нашей эпохи: человек человеку — друг, товарищ и брат! Материальное благополучие твой труд увеличивает. Это хорошо. А дружеские взаимоотношения, коммунистическую психологию?.. Это он развивает? Вот почему я говорю — труд твой можно ценить. Но собственное твое отношение к своему труду — нет, оно не вызывает уважения!

Кузьма покачивал головой.

— Эксплуататор трудового почета! Хитро заверчено! — Он помолчал. — Раз уж коснулось насчет Лины… Неладно все обернулось. На пристань встречать не пришла. Денег не приняла. Разводом грозится. Не хочет меня видеть…

— А ты приди к ней сам, узнаешь, хочет ли тебя видеть?

— А если прогонит? Прогнала же друга, что принес ей деньги!

— Один раз прогонит, иди в другой. Ты ей муж, отец ее ребенка. И ты ее обидел — не забывай об этом.

— Не знаю, не знаю…

— Думай, что делать. И возвращайся домой от своего Ходора. И лучше — с Алевтиной и ребенком. А теперь извини — дела.

Кузьма встал, хотел что-то сказать, но, раздумав, молча вышел.