Сергей Снегов - Ветер с океана

— Входите, Миша. — Она пропустила его вперед, закрыла дверь.

Он сел у завешенного окна, Анна Игнатьевна пододвинула свой стул к столу, положила на стол руки. Она переменилась, уже не казалась такой красивой, какой явилась ему в первый раз. У нее было утомленное лицо, она дышала, словно не могла преодолеть большой усталости. Вероятно, она и впрямь возвратилась усталой, к тому же волновалась. Ему было все равно, как она выглядит. Когда-то он делил женщин на уродливых, нормальных и красивых. Сейчас было важно одно: Анна Игнатьевна — та единственная женщина, которая дорога, остальные оставляют его безучастным. Он знал это, когда шел к ней. Он еще сильней убедился в этом, увидев ее. Именно так и надо объявить ей перед расставанием. Но он не был уверен, найдутся ли нужные слова, чтобы открыться ей. В прошлую их встречу он говорил плохо, не о том, что было нужно, не так, как было нужно. Нужно ее убедить, а он только вызывал в ней сопротивление.

Она помогла ему:

— О чем же мы будем говорить, Миша? Опять выяснять отношения? И не надоело?

— Объясниться хочу, а не выяснять отношения. О себе скажу, а потом уйду.

И он повторил, что любит ее, теперь это ему ясней, чем когда-либо раньше. И что если она согласится стать его женой, он будет счастлив. Он познакомился с Варей в палате у Юры, девочка ему понравилась, он станет ей добрым отцом, обещание это твердо. Вот и все, что он хочет сказать. И пусть она ничего пока не отвечает. Он придет за ответом через полгода. У нее будет достаточно времени поразмыслить над его словами, разобраться без спешки в собственных желаниях.

Она слушала его, смотрела на него, удивлялась ему. Он говорил о том же, почти теми же словами, что и три месяца назад. Но эти прежние слова говорил другой человек — и от этого они звучали по-иному. В старой ее квартире с ней беседовал порывистый, вспыльчивый парень, тот раздражался от любого несогласия, приходил в гнев от неудачи. Сейчас у окна сидел сдержанный, вежливый мужчина, чувство, в котором он опять признавался, было уже не юношеским увлечением, быстро вспыхнувшей, непрочной страстью, это была серьезная привязанность серьезного человека. И он не просил немедленного ответа. Она растерялась, не знала, что говорить. Надо было разобраться в себе самой, прежде чем отвечать. Он встал и протянул руку.

— До свидания, Анна Игнатьевна. Через шесть месяцев встретимся.

Она слабо ответила на его крепкое пожатье. Он торопливо пошел к двери. В прихожей она с усилием улыбнулась.

— Что пожелать вам на дорогу, Миша? Ни пуха, ни пера?

— Рыбакам говорят: ни хвоста, ни плавника, — пошутил он. Она прикрыла за ним дверь, минуту постояла у двери. Она слышала, как Миша спускался вниз. До нее доносились твердые, неторопливые, четкие шаги. Даже ходил теперь Миша по-другому. Она вздохнула, возвратилась в комнату, подошла к окну. Миша подходил к повороту на уже проложенную, но еще не заасфальтированную улицу. Он не оборачивался. Через несколько секунд его уже не стало видно.

Наступил радостный день, когда Тышковский разрешил взять Юру из больницы. Радость была грустна — Юра передвигался на костылях. Тышковский перед выпиской пригласил в свой кабинет Алексея.

— Хочу дать несколько наставлений вам.

— Почему мне, а не Марии?

— Ваша жена отличный врач, Алексей Прокофьевич. Я доверяю Марии Михайловне любые операции. Но в данном случае она — мать, и это осложняет дело. Материнская жалость часто мешает.

— А я отец, — напомнил Алексей. — И существует такая вещь, как отцовская жалость.

— Вы мужчина. И я всегда вас знал, как мужчину с ясным разумом и сильной волей. Так вот — окончательное выздоровление Юры зависит от него самого. Он должен много ходить. Без костылей! Это больно, так больно, что временами — непереносимо! Но если Юра не будет мучить себя, его нога останется искалеченной.

— И я должен терзать его жестокими упражнениями? — сумрачно спросил Алексей.

— Скрывайте свою боль за него. Юрочка — умный мальчик, он все понимает. И он — маленький герой, уверяю вас. Он так держался во время операции и перевязок… Он способен вынести такое, чего и от взрослого не всегда дождешься.

— А как с легкими? — спросил Алексей, помолчав.

— Отлично! Скоро Юра забудет, что у него было ранено легкое. Но нога, нога!..

Прокофий Семенович водил Юру в садик, возил в больницу на лечебную гимнастику и массаж, сам быстро научился массажировать больную ногу. Алексей, однако, видел, что отец дает поблажку внуку.

Раньше Алексей обедал в столовой, теперь стал приезжать в обед домой. В это время Юра гулял в садике. На костылях он двигался проворно, а без костылей ходил, держась за стену и почти не выпрямляя согнутой ноги. Прокофий Семенович поощрял внука возгласами:

— Крепче упирай руки! Руками прихватывай, руками!

Раза три Алексей молча наблюдал за упражнениями сына, а однажды сурово сказал:

— Плохо, Юра. Слишком осторожно.

Прокофий Семенович с обидой сказал:

— А как лучше? Нога-то болит. Юра со страхом смотрел на Алексея.

— Попробуй, сынок, — сказал Алексей. — Пройди до ближайшей яблоньки.

На первом же шаге Юра упал. Алексей поднял сына. Позади послышался грохот двери — Прокофий Семенович убежал в дом. Лицо Юры исказила боль, на лбу выступил пот. Алексей молча поддерживал его.

— Я попробую еще, — сказал Юра, отдышавшись.

На этот раз он какую-то долю секунды продержался на больной ноге. Алексей снова поднял его и дал отдышаться. Так, с помощью отца, Юра добрался до яблоньки. Здесь оба опустились на скамейку.

— Ты побледнел, папа, — сказал Юра. Алексей с усилием усмехнулся.

— И у тебя не розовые щеки, сынок. Они помолчали. Алексей спросил:

— Выдюжишь? Упражнение трудноватое! Юра печально смотрел в землю.

— Иначе не выздороветь, папа? Алексей облизнул пересохшие губы.

— Боюсь, что нет…

— Пойдем обратно к стенке, — сказал Юра, поднимаясь на здоровой ноге.

— На сегодня хватит, — сказал Алексей, когда Юра после нескольких падений добрался до костылей, приткнутых к стене.

Юра прижался головой к плечу отца.

— На обратном пути я падал меньше, ты заметил?

— Меньше. А скоро совсем перестанешь падать. И тогда будем избавляться от хромоты. И с ней тоже справимся!

— Я хочу делать эти упражнения с тобой, — попросил Юра. — Мама пугается, когда я припадаю на больную ногу… А на дедушку смотреть жалко. С тобой спокойней.

— Каждый день будем упражняться, — пообещал Алексей. — Даже не один раз, а два-три раза в день.

Он ушел после обеда в трест, Мария Михайловна — в больницу. Прокофий Семенович, убедившись, что внук сидит в большом кресле, а костыли прислонены к спинке кресла — только протянуть руку, чтобы взять их, — удалился в сад: шла весна, нужно было чистить землю от прошлогодних листьев, прививать одичавшим яблонькам хорошие черенки, высаживать розовые кусты. Иногда в помощь ему выходила Гавриловна, но она рано уходила за внучкой, а потом уделяла внимание только ей, а не саду. Прокофий Семенович не сетовал, уход за распускающимся садом все больше увлекал его.