Борис Мегрели - Без всяких полномочий

— Пьесу? Это правда, юноша? — спросил Гарри.

— Зачем его спрашивать, если даже наш парикмахер в курсе дела! — сказал Леван. — Обошел, говорит, Бакурадзе всех вас.

— Лично я могу только поздравить Серго, — сказал Мераб.

— Рано поздравлять, — смутился я.

— Видите, уже пренебрегает поздравлениями товарищей! Завтра здороваться с вами перестанет! — Леван не мог успокоиться. — Так всегда бывает, когда человек из грязи да в князи.

Я схватил Левана за лацканы пиджака и дернул к себе. Стул под ним с грохотом опрокинулся. Гарри вцепился в мои руки. Я хотел вырваться, но тут заметил идущую к выходу Нину. Клетчатый пиджак шагал за ней.

Леван кричал, и Мераб успокаивал его.

Официантки не вмешивались. В кафе дрались часто.

— Это ему так не пройдет! — грозил Леван. — Я его выгоню!

Я вышел из кафе.

Солнце свирепствовало. Асфальт дымился.

К проспекту Руставели выезжал сверкающий синевой «Москвич». Через заднее стекло машины я увидел рыжие волосы Нины Шедловской. Автомобиль мигнул подфарниками и умчался. Номер на нем был тбилисский.

Я сел в троллейбус. Потом я ехал в трясущемся автобусе. Мысли перескакивали с одного на другое, как с ухаба на ухаб. Я старался не думать о Леване, о том, что случилось в кафе.

Несколько лет назад Леван работал в газете внештатным корреспондентом. Он писал рассказы. Журналы не хотели публиковать их. Отчаявшись, Леван принес рассказы в газету. Ему повезло. Сотрудница отдела культуры и искусства Ирина Ткачева увидела в них то, чего не увидели в журналах. Началась кропотливая работа над каждой страницей, над каждым абзацем, а потом был первый успех.

Никто не знал, когда между Ириной и Леваном возникла любовь. Они тщательно скрывали свою связь.

Ирину ничто не смущало — ни то, что она старше Левана на десять лет, ни то, что родители Левана настроены против нее. Она твердо решила рожать. Она хотела иметь ребенка независимо от того, женится на ней Леван или нет. После долгих колебаний и скандалов Леван сбежал в Москву. Все думали, что он найдет подходящую девицу и навсегда останется в столице. Однако Леван вернулся, возможно, потому, что в Москве нелегко найти подходящую девицу за месяц. Он женился на Ирине. Она родила сына, но даже это не смягчило родителей Левана.

Леван зарабатывал от случая к случаю. Денег не хватало. Скрепя сердце он устроился в штат отдела информации и вскоре обратил на себя внимание главного.

Главный редактор мечтал уволить заведующего отделом информации — майора в запасе, убежденного в том, что лучший вид газетной информации — это рапорт. Под стиль рапорта он ухитрялся подгонять даже материалы ведущих сотрудников, чего не мог вынести ни один из них. Отдел лихорадило. Майор призывал к порядку подчиненных, когда те роптали.

— Тяжело? Так точно, тяжело, — говорил он и после паузы добавлял сакраментальное: — Тяжело в учении — легко в гробу.

Леван сторонился неспокойной жизни отдела. Он отрабатывал свои часы и бежал домой писать рассказы. Через полгода он выдохся, испугался, что все кончено, и, вместо того чтобы переждать, заставил себя писать вдвое больше, и из этого ничего хорошего не получилось. Он начал пить. Пьяный, он не читал своих рассказов товарищам, как это делают все пишущие, но становился злым и жестоким. Однажды он при всех накричал на заведующего, обвинив его в узости взглядов, и, когда тот попытался призвать его к порядку, сказал:

— Что с вами говорить, майор! Вы же дурак!

Заведующий влепил Левану пощечину. В результате майора окончательно уволили в запас, а заведующим назначили Левана…

— Швейная фабрика, — услышал я голос кондуктора и, растолкав пассажиров, выскочил из автобуса.

Дверь в административный корпус оказалась запертой. Я направился в швейный цех, надеясь найти какого-нибудь рационализатора и написать о нем очерк. На фабрике всегда найдется передовик производства, неизвестный широкой общественности. Неизвестные передовики в газетах в большом почете. Им щедро отводят место на полосе, хотя очерки о них никто, кроме самих героев и их знакомых, не читает. Полгода назад я написал о рационализаторе Вахтанге Эбралидзе. Очерк со снимком, сделанным мною, опубликовали на первой странице и заплатили прилично.

Цех пустовал. Лампы не горели. Экономили электроэнергию. Я с досадой подумал, что приехал на фабрику в обеденный перерыв. В отделе технического контроля, к моей радости, оказался начальник цеха Коберидзе. Мы познакомились, когда я собирал материалы о Вахтанге. Коберидзе разговаривал с молодым мужчиной. Оба стояли ко мне вполоборота и не видели меня. Они были похожи друг на друга — плотные, с брюшком, лысые, с густыми завитками волос вокруг лысины. Братья — старший и младший. Молодой, похоже, сильно потел — он держал в руке носовой платок и вытирал им шею и лицо, — но, несмотря на это, кожаный пиджак, только входящий в моду, не снял. Наверняка пиджак составлял предмет его большой гордости.

Идея написать репортаж из отдела технического контроля возникла внезапно. Мне не приходилось читать подобных репортажей. Новизна темы должна была привлечь газету.

На широком длинном столе лежали платья и блузки, у стены — пакеты готовой к отправке продукции, а чуть дальше — штабеля коричневых, синих, оранжевых тканей в рулонах, или, как говорят специалисты, в кусках.

— Здравствуйте, Гиви Ревазович, — сказал я Коберидзе.

— Здравствуйте, товарищ корреспондент. — Коберидзе растерянно протянул руку.

Молодой вежливо отошел в сторону.

— Как поживаете, Гиви Ревазович?

— Вашими молитвами. Прославили вы нас и нашего Вахтанга на всю республику. Спасибо большое. — Он достал откуда-то из-под стола отрез коричневой ткани. — На платье вашей жене.

— Я не женат.

— Тогда матери.

— Уберите, пожалуйста.

— Я от всего сердца, — смущенно сказал Коберидзе и бросил отрез под стол. — Чему обязаны?

— Приехал писать репортаж.

— А у директора или главного инженера были? Сначала надо к ним. Идемте, провожу вас.

— Их нет. Да и не нужны они. Мне нужны вы.

— Я?!

Коберидзе совсем растерялся, но я не придал этому значения. Беседа с корреспондентом смущает многих. Я приготовил блокнот и фотоаппарат.

— Расскажите, как ваш цех выполняет постановление ЦК Компартии республики об улучшении качества товаров народного потребления.

Коберидзе произнес несколько ходульных фраз. Естественно, я не стал их записывать.

— Вы же не на трибуне, Гиви Ревазович.

— Ну так поедем куда-нибудь, там и поговорим по-человечески.

— Репортаж из ресторана редакция не примет, — улыбаясь, сказал я, желая придать беседе непринужденный характер. Увы, мне это не удалось. Тогда я взял со стола синее платье. Ткань была мягкой и нежной. — Синтетика?