Георгий Шолохов-Синявский - Беспокойный возраст

Из учебников Максим узнал многое. В институте сам чертил и котлованы и шлюзы, на практике знакомился, хотя и не очень старательно, с организацией работ, но здесь встречалось немало и такого, чего не было ни в лекциях, ни в книгах, — здесь как будто все было особое, на свой лад, и Максим ходил по стройке, как в незнакомом лесу, останавливаясь иногда в полной растерянности.

Ему было и совестно слоняться без дела, заложив руки в карманы, и боязно: а вдруг опять скажешь или сделаешь что-нибудь не так, на смех веселому, зорко поглядывающему из своей будки экскаваторщику или ехидному, подстерегающему каждый неверный шаг молодого инженера технику.

Долго Максим не мог уловить слаженного, слитного взаимодействия работ в котловане; все представлялось ему расчлененным на случайные движения, подчас лишенные смысла. Так человек, не сведущий в музыке, порой слышит в симфонии только беспорядочное смешение звуков.

Лишь к концу дня Максим стал улавливать эту взаимосвязь — видеть не случайное скопление машин и снующих взад и вперед людей, слышать не только ураганный рев моторов, а всю стройную симфонию труда. И как только он открыл это, сразу же собственное место в общем трудовом оркестре стало представляться ему яснее, и он перестал чувствовать себя сторонним наблюдателем.

К вечеру он уже знал, сколько человек работает на участке и у кого какие обязанности, знал, что добродушного экскаваторщика, не раз поощрительно поглядывавшего на него из окошка кабины, звали Емельяном Дроботом и был он знаменит на всю страну, что фамилия суетливого и злоязычного бригадира — Вьюшкин, что землеройные работы в котловане подходят к концу, что во время дождей случались оползни и что самое большее через две недели начнется бетонирование стен коробки…

После обеда по котловану разнесся слух — на шлюз приехали начальник строительства гидроузла Карманов и начальник политотдела Березов. Максим заметил: темп движения машин стал еще напряженнее, бульдозеры и скреперы заревели яростнее, пыль заклубилась гуще. Лишь экскаватор Дробота по-прежнему размеренно возносил к небу свой черный зубастый ковш и выплевывал на край котлована мокрую глину.

Максим прохаживался по проложенным по дну котлована доскам и вдруг увидел: навстречу ему проворно шагала группа людей. Среди них он узнал Рудницкого и Федотыча. Впереди всех по гнущимся доскам шел невысокий плотный человек в бриджах и в клетчатой ковбойке цвета высушенной солнцем степной травы, в парусиновых светло-зеленых сапогах и соломенной широкополой шляпе.

Рудницкий и Федотыч еле поспевали за ним. Рядом с человеком в ковбойке, иногда чуть обгоняя его, по-солдатски размеренно шагал высокий сутулый мужчина в военной форме без погон, в вылинявшей на солнце фуражке, из-под которой видны были седые, коротко остриженные виски. Худое, покрытое глинисто-серым загаром лицо высокого человека показалось Максиму очень неприветливым.

«Не этот ли высокий и есть начальник строительства?» — предположил он и, посторонившись, дал дорогу шустрому, перепрыгивающему через доски, как футбольный мяч, человеку в ковбойке. Тот так и рыскал всюду большими серыми, чуть навыкате глазами. Свежий марлевый бинт охватывал его шею, и человек вертел головой, словно силясь освободиться от повязки.

Федотыч делал Максиму из-за спины Рудницкого какие-то знаки, водил вверх и вниз косматыми, желтыми от пыли бровями, но тот не понял, чего требовали от него, и оторопело уставился на человека в соломенной шляпе.

Старший прораб ловко обошел Рудницкого и, как бы нечаянно проходя мимо Максима, шепнул:

— Карманов… Начальник гидроузла. Гляди, лишнего не болтай…

«Так вот он, Карманов, — Максим растерялся. — Сейчас спросит о чем-нибудь, и я засыплюсь».

Вблизи лицо Карманова показалось ему когда-то виденным: высокий широкий лоб, крупные мягкие черты, живые веселые глаза — лицо художника, артиста, но ничуть не начальника-администратора.

— А вы что разгуливаете здесь, молодой человек? Что-то я вас еще не видел, — строго оглядев Максима, спросил Карманов. — Всех на строительстве знаю, а вас еще не знаю…

Федотыч незаметно толкнул Максима в бок: дескать, молчи.

— Это новенький. Нынче только прибыл. Осваивается…

Карманов спросил сипловатым, простуженным голосом:

— Новенький? Практикант, что ли?

— Инженер… Окончил в этом году, — ответил Максим.

Начальнику что-то в нем не понравилось, может быть, поза или ленивая интонация речи. Он поморщился:

— Какой институт окончили?

— Московский…

— Сразу видно — москвич… — Карманов переглянулся с высоким сутулым спутником в военной форме. — Ну как? Работать у нас будете? Не оробеете?

— Страшновато, — выжал из себя Максим.

— Отчего же? Вон сколько людей тут… Даже девушки-электросварщицы… вон, по арматуре лазают… и не боятся… — Карманов перевел выпуклые глаза на Рудницкого и Федотыча. — Вы тут учите молодых-то. Пускай меньше ходят заложив руки в карманы. — И опять к Максиму: — С людьми надо больше быть, товарищ инженер. И ручки свои не бойтесь в землице запачкать. Ноготки небось дома длинные отращивали, а?

Максим в смущении поглядел на свои руки. К счастью, ногтей он не отращивал.

Карманов засмеялся, потрепал Максима по плечу:

— Не робей, инженер. — И обернувшись к стоявшему тут же человеку в военной фуражке: — Товарищ Березов, это твой. Бери под свое крыло. Закаливай. Сколько их, таких, у тебя? Небось за сотню-другую перевалило?

Начальник политотдела Березов точно с трудом разжал тонкие под жесткими белесыми усами губы, сказал:

— Пожалуй, побольше. Я люблю пушистеньких — таких, что только вылетели из гнезда.

Щеки Максима пуще зарделись, но Березов успокоил его потревоженное самолюбие неожиданной отеческой улыбкой:

— Ну, ну… Мы с начальником по-стариковски… Любим пошутить.

Карманов сделал несколько шагов, заговорил с Рудницким и Федотычем, задавая быстрые, нетерпеливые вопросы о ходе работ в котловане. Максим не знал, что делать — незаметно стушеваться или следовать за строгим начальником: все-таки он был, хотя и молодой, помощник прораба, и ему поручили наблюдать за выемкой грунта. Но Карманов, видимо, считал разговор с ним законченным. Он уже отошел и махнул рукой высунувшемуся из кабины экскаватора Дроботу, кричал ему что-то задорное, веселое. Максим остался на помосте.

«С людьми надо быть, с людьми», — все еще слышался в ушах простуженный голос. Но в том и таилась беда, что Максим пока сторонился людей-практиков, боясь, как бы они не задали ему какую-нибудь трудную задачу.

Он искал глазами Федотыча — только под его покровительством он чувствовал себя в безопасности.