Лидия Вакуловская - Свадьбы

— Он просто смеется над нами, — с прежним негодованием сказала сестре Надежда Григорьевна.

— А по-моему, он сам не ведает, что творит, — с горечью ответила Виктория Григорьевна.

Несколькими днями позже, в воскресенье, случилась история посерьезнее. С утра к Нечипору Фомичу заявились трое мужчин с бензопилой, и вскоре один из них принялся пилить грушу.

— Не смейте пилить, не смейте этого делать? — волнуясь запротестовала Виктория Григорьевна.

— Почему ж это «не смейте»? — со смешком спросил ее Нечипор Фомич. Он был нетрезв, лицо его горело и лоснилось от пота. — Может, я на этом самом месте летнюю кухню поставлю, а сад за хатой разведу? Дак на кой ляд этая груша тута сторчить?

— Но разве можно — живое дерево? — сдерживая негодование, спросила Надежда Григорьевна. — Понимаете ли вы, что это живое дерево?

— Э пошли бы вы отсюда, хозяечки, со своими указаниями! — хохотнул Нечипор Фомич и крикнул пильщику: — Давай, Данило, счесывай ее к чертовой матери! Будут мне тута, понимаешь…

На другой день сестры Сыромятины, оставив прежнее намерение привести в порядок всю библиотеку, захлопотали насчет отправки багажа и уже в среду покинули свой дом.

Прошло два года. В один из майских дней, тех дней, когда в небольших городах отцветают сады и все вокруг становится белым-бело, точно на землю пал и продолжает падать снег, не тающий на жарком солнце и пряно пахнущий цветами, — в такой вот день со стороны вокзала на примыкавшую к нему улицу направлялись три старые женщины и старик с седой бородкой клинышком. Женщины были в светлой одежде, в летних шляпках, и у каждой в руке был зонтик. У старика в одной руке тоже был зонтик, в другой он нес небольшой чемоданчик.

Они прошли немного по улице вдоль забора, за которым с белых деревьев медленно опадал яблоневый цвет. Затем остановились и стали смотреть на дом, стоявший по другую сторону улицы. Дом был новый, но какой-то неуклюжий. Глядел на улицу пятью узкими, как бойницы, окнами со ставнями, окрашенными ядовито-зеленой краской. Отпечаток безвкусицы лежал на всем доме, забранном с двух сторон высоким забором из неоструганных досок. За домом возвышался, виднеясь из-за крыши, стог прошлогоднего сена.

— Вот и все, Наденька. Нет больше ни дома, ни нашей груши, — вздохнула Виктория Григорьевна.

— Да-а… — Надежда Григорьевна сняла очки, стала протирать платочком стекла. У нее задрожали губы.

— Только не плакать, девочки. Мы ж договорились, — сказал Тимофей Иванович. — И хватит стоять, пойдемте. У нашей Сашеньки Козловской, должно быть, давно шумит самовар.

Видимо, Алина Петровна по губам поняла мужа, так как сразу же сказала:

— Да, да, пойдемте. К чему здесь стоять?

Тимофей Иванович взял под руку Алину Петровну, и все они пошли дальше по улице.

Во дворе у Нечипора Фомича вдруг залаяла собака. В доме отворилось окно, на улицу выглянула Аксинья. Пристально посмотрела вслед удалявшимся приезжим, затворила окно и задернула занавеску.

Состояние кома — состояние клинической смерти.