Виталий Закруткин - Сотворение мира

— Я это хорошо понимаю, — сказал Бармин, — и ни в какие аферы меня не вовлечет никто.

— Мы, Петя, должны подумать с тобой и о другом, — сказал Максим.

— О чем?

— Чтобы вилла твоего отчима не стала пристанищем для заговорщиков. А это может случиться. Княгиня Ирина Михайловна по своей доброте сердечной жалеет земляков-беженцев, а мсье Доманж в угоду ей принимает на виноградники всех без разбора, особенно осенью. Такие, как Крайнов, могут воспользоваться этим.

— Я поговорю с матерью, — сказал Бармин, — и попробую предупредить отчима. Он, как ты знаешь, старается отгородиться от всякой политики, надеюсь, согласится со мной.

К ним, оправляя белый передник, подошла хозяйка.

— Может быть, господам угодно кофе? — спросила она, улыбаясь и охорашиваясь.

— Нет, мадам, — сказал Максим, — лучше уж кувшин вина. Я слышу сигнал автомобиля, это наши друзья. Вино им будет больше по вкусу…

В бистро ввалились Дельвилль и Крайнов с девушками. В руках у них были рюкзаки, свертки, кульки и корзины.

— Замрите в восторге и приготовьте себя к наслаждению, господа! — с порога закричал горбоносый кареглазый Дельвилль. — Сейчас мадам Вижье зажарит нам куропаток, запечет под моим руководством бок горной козы, и мы начнем лукуллов пир!

— Как жаль, Пьер, что вы не поехали с нами! — защебетала Габриэль. — Вы знаете, Катрин была в восторге, ей так понравились горы!

Габриэль прижимала руки к груди, встряхивала коротко остриженными темными волосами, всячески стараясь привлечь внимание Бармина. Он улыбнулся ей, помог снять голубую непромокаемую курточку.

— Я тоже жалею, Габриэль, — сказал Бармин, — но утешаю себя тем, что это не последняя наша поездка.

Красивая, похожая на брата Катя сказала:

— Там совсем близко граница Испании. Мсье Дельвилль говорит, что Испания очень интересная страна. Мне хотелось бы побывать там, посмотреть старинные монастыри, бой быков.

Максим усмехнулся:

— Зрелища не очень похожие. У вас, Катя, видимо, широкая натура.

— О, если только мадемуазель Катрин выразит желание, — галантно сказал Дельвилль, — у меня есть полная возможность предоставить ей такое удовольствие.

Катя многозначительно посмотрела на него:

— Возможно, весной я попрошу вас об этом, мсье Дельвилль, если к весне вы отрастите себе маленькие бакенбарды тореадора.

— Для вас, Катрин, хоть бороду библейского пророка…

Мадам Вижье оказалась не только гостеприимной хозяйкой, но и весьма искусным кулинаром. Часа через два поджаренные под ореховым соусом куропатки и запеченный в духовом шкафу козий бок распространяли на столе такой аппетитный аромат, что шаловливая чревоугодница Габриэль забегала, нетерпеливо облизывая губы, а Дельвилль щелкал пальцами и причмокивал.

Начался обещанный Дельвиллем пир. К столу пригласили и хозяйку. Зазвенели стаканы.

— Л что, мадам Вижье, у вас тут всегда так пусто? — спросил Максим. — Я смотрю, что с самого утра, кроме нас, не показывается ни один посетитель.

Мадам Вижье жеманно вздохнула:

— Увы, мсье, гости бывают у меня только во время купального сезона, а зимой приезжают лишь ищущие уединения влюбленные.

Гурий Крайнов, развалясь на стуле, пил стакан за стаканом. Беззастенчиво разглядывая пышные формы сорокалетней хозяйки, он все ближе подвигался к ней и заговорил, пьяно осклабясь:

— Если вы живете одна, то не очень, должно быть, приятно слышать звуки поцелуев и оставаться при этом в одиночестве? А, мадам?

Хозяйка слегка отодвинулась от Крайнова, засмеялась:

— Мсье почти угадал. Мой бедный муж был убит в самом конце войны проклятыми бошами, и с тех пор я одна, если не считать старого калеку Жозефа, который именуется сторожем, а целыми днями спит на сеновале.

— О, — закричал Крайнов, — тогда я пью за прекрасных вдов Франции и за то, чтобы на сеновалах они держали не старых калек, а донских казаков!

Он залпом выпил кружку вина, углом скатерти вытер губы.

— Ты бы попридержал себя, Гурий, — сказал Максим, — надеюсь, ты еще различаешь, что за столом у нас не только прекрасные вдовы и не только донские казаки.

Дельвилль посмеивался, лукаво подмигивал Кате, под-кладывал ей лучшие куски дичи. Габриэль глаз не сводила с Бармина. Она тоже слегка опьянела, но держалась бодро.

А Крайнов пил кружку за кружкой и захмелел совсем. Голова его клонилась к столу, но он вздрагивал, вскидывал отяжелевшую голову, принимал горделивую позу и смотрел на всех мутными, полузакрытыми глазами.

— Вот смотрю я на вас и думаю: почему мы все оказались с обрезанными крыльями? — с трудом ворочая отяжелевшим языком, сказал Крайнов. — Поч-чему мы равнодушно миримся с тем, что Россию превратили в б-бордель? А? Молчите? А я скажу. П-потому что мы, русские офицеры, потеряли честь, потеряли достоинство, превратились в слизняков, в дерьмо. А з-замечательные наши союзники — англичане, американцы, французы — такое же дерьмо. Они не понимают, не хотят понимать того, что з-завтра большевики доберутся до них и п-повыпустят пух из их н-нагретых толстыми з-задницами перин…

Крайнов произнес все это по-русски. Ни Габриэль и Дельвилль, ни хозяйка бистро не поняли его слов. Они только переглянулись и вопросительно посмотрели на Бармина и Максима: чем, мол, недоволен их подвыпивший приятель?

Брезгливо поморщившись, Бармин сказал:

— Пойдите проспитесь, Крайнов. Вы пьяны и, очевидно, не хотите считаться с тем, что здесь сидят девушки. Я вынужден напомнить вам об этом.

Опрокинув стул, Крайнов поднялся, оперся о стол.

— Ладно, князь, я пойду. Я л-лягу спать, — невнятно сказал он, — но душа у меня никогда не спит. Она не спит с тех пор, как банда красных поработила Россию. А у в-вас душа спит, п-потому что вы все предатели…

Пошатываясь, Крайнов вышел. За ним побежал Дельвилль. Наступило неловкое молчание.

— Извините, мадам Вижье, — сказал Бармин, — наш спутник очень много выпил.

— О, это ничего, — сказала хозяйка, — мне довольно часто приходится видеть такие картины. Я, с вашего разрешения, пойду приготовлю вам комнаты, мсье Дельвилль просил меня об этом.

Она, мило улыбаясь, увела с собой девушек.

— Я знал, что так будет, — сказал Максим, — он в последние дни все время какой-то взвинченный.

Бармин кивнул:

— Я это тоже заметил.

— Пойдем, Петя, побродим, — сказал Максим.

Они вышли, закурили. Сквозь низкие серые облака проглянуло солнце. Лучи солнца сияющей полосой легли на воду залива. На черепичной крыше одинокого дома мадам Вижье ворковали голуби. Свежо пахло водорослями и влажным песком.

Петр Бармин стоял опустив голову. Максим посмотрел на его бледное мальчишеское лицо, и внезапная жалость к этому доброму, наивному юноше сжала сердце Максима. Он ласково похлопал Бармина по спине, положил руку на его плечо.