Петр Северов - Сочинения в двух томах. Том первый

В комнате он был полминуты, не больше. Пошатываясь, на крыльцо вышел Авдей. Он тяжело сошел с крыльца и зашагал через двор, придерживая обеими руками свою облезшую мерлушковую шапку.

Андрей шагал по его следам, не спуская глаз с затылка, все так же неподвижно неся онемевшую руку. И только когда они прошли калитку и скрылись за углом, я заметил Митрия Ивановича. Он стоял на том самом месте, где всего лишь за минуту до этого держал на ладонях золотого шмеля. Но сейчас он стоял взлохмаченный, с огромными пустыми глазами, и рука его судорожно шарила по шее, как бы отыскивая упущенную застежку.

Мне показалось что он плачет, беззвучно и растерянно, как больной ребенок. Я слышал его прерывающееся дыхание… Он, наверное, хотел броситься вслед за Андреем. Он даже сделал несколько быстрых шагов к забору, но сгорбился и, опустив голову, повернул обратно к крыльцу.

Дверь квартиры он не закрыл. Пробегая через двор, я заметил его в углу комнаты. Он сидел на табуретке, закрыв руками лицо.

Мы догнали Андрея около шахты. С ним шло несколько человек из отряда. Впереди, не оглядываясь, шагал Авдей. Он шел прямо и плавно, словно боясь оступиться с узенькой стежки, видимой только ему. Когда проходили под эстакадой, Гришка Миньков — рыжий, узкоглазый парень, шедший рядом с Андреем, — дернул плечом и легко вскинул винтовку. Не оборачиваясь, только двинув рукой, Андрей отвел ее в сторону.

Авдея заперли в подвале кладовой, и сам комиссар долго возился около засова. У дверей на карауле остался Фадеич, сутулый, тихий, с бледным лицом и задумчивыми глазами старичок.

Я и Семен возвращались с рудничного двора последними. Мы шли вдоль забора и тихо, но яростно ругались. Мы знали, за что был отведен в подвал Авдей: он был арестован из-за Андрюшки, из-за Андрюшкиной злости на отца.

— И что за гадина?! — взвизгивая, хрипел Семен. — Сын! В люльке его удушить, такого!

Мы не пошли в этот день в теплую, пахнущую кожей и табаком комнату Митрия Ивановича. Нам было неизъяснимо стыдно перед ним. Не зная, что делать, весь вечер мы бродили по поселку, собирали махорочные окурки и в конце концов возле конторы подрались с одним кривоглазым парнем с откатки.

Утром следующего дня я видел старика возле казармы холостяков, где жил Андрей. Митрий Иванович стоял, прислонясь к забору, съежившись, словно стремясь укрыться от сильного ветра. Кривая горькая усмешка блуждала по его лицу. Я поздоровался, но вместо ответа он только повернул голову и с трудом повел глазами.

Конечно, он приходил к Андрею просить за нового своего дружка.

В переулке я встретил Семена. Я отвел его на перекресток и молча указал на старика. Семен понял все сразу. Он отвернулся и, скрипнув зубами, пошел обратно вдоль серой барачной стены.

Целый час, может, больше, мы сидели в темной кухоньке молча. Мы слышали, как хлопнула калитка, и видели в щель, как поднялся на крылечко Митрий Иванович.

— Вот человек, — сказал Семен, с трудом пересиливая спазму, и, помолчав, почему-то добавил: — Такое, видишь, счастье…

Мы думали об Авдее, еще вчера смеявшемся золотому шмелю, и о Митрие Ивановиче, с горя забросившем иглу и колодки…

Было не больше десяти часов утра, когда со стороны шахты донесся приглушенный выстрел.

За дверцей шумел ветер. В осторожном его шуме послышался свист, далекий, но резкий.

Потом, как первые капли ливня, выстрелы загремели редко и беспорядочно.

Мы кубарем выкатились на траву. Близко, за домами, заворчал пулемет.

Со стороны конторы по переулку, размахивая винтовкой и зачем-то поминутно поправляя картуз, бежал рыжеволосый Миньков. Он остановился посреди улицы и выстрелил в верхового, вылетевшего из-за угла.

Перескочив через низкий забор, к Минькову подбежали три человека. Среди них был и Андрей. Он дернул рукой и выстрелил в верхового из нагана. За ним торопливо выстрелили двое остальных. Но верховой стремительно приближался, размахивая чем-то сверкающе-белым, словно расплескивая воду над кипящей гривой коня.

За ним из-за угла со свистом и гиком вырвался конный отряд. В нем было не меньше двадцати человек.

Андрей, а за ним и те двое, что выбежали на помощь Минькову, отскочили в сторону и снова перепрыгнули через забор.

Рыжий остался один. Судорожно стуча затвором винтовки, в которой, вероятно, отказал выбрасыватель, хрипло ругаясь, он стоял посреди переулка долгую, томительно долгую минуту, и только когда лошади оставалось сделать может быть, три-четыре прыжка, быстро оглянулся и, ахнув, побежал к забору.

Над его головой сверкнула серебристая шашка, и тотчас на его плечи плеснула багровая пена. Он упал грудью на забор. Лошадь встала перед ним на дыбы, заставив выпрямиться черноусого, налитого багрянцем седока. В это время коротко грохнул выстрел. Это был выстрел нагана, приглушенный и сухой. Черноусый крутнулся в седле, рванул повод и темным клубком скользнул на землю.

Сенька схватил меня за плечо, и мы побежали к калитке. Мы спрятались в кухоньке и крепко придавили поленом дверь. Выстрелы гремели над нашими головами, словно кто-то в деревянных колодках прыгал по дощатой крыше кухни. Потом мы долго слушали тягучую усталую тишину. Банда заняла поселок… Но мы сидели еще не менее двух часов, думая, что это лишь короткое затишье, и вот сейчас опять конница выметнется из-за угла.

От калитки кто-то громко позвал:

— Хозяин!

Я приник к щели. Там стояли двое. Высокий, нескладный парень лет двадцати пяти был одет в черную кавказского покроя рубашку, с густым рядом белых пуговиц до живота, с сонным и очень бледным лицом. Поглядывая на окно, он что-то говорил второму, маленькому чернобородому мужику. Тот широко улыбался, показывая крупные, чистые зубы. Это был Авдей. В бледнолицем я узнал Кайдаша. Именно таким я представлял его по рассказам.

Митрий Иванович вышел на крыльцо. Он увидел Авдея и засмеялся, как смеялся, бывало, на озере радостному трепету рыбки или песням своей веселой канарейки.

Кубанец отвернулся и, не оглядываясь, пошел по переулку.

— Ну… хозяин? — спросил Авдей, опираясь локтями на калитку.

Митрий Иванович остановился.

— Вот славно!.. Выпустили, что ли?

Но Авдей упал на калитку и с треском отшвырнул ее от себя.

— Не думал свидеться!.. — он шагнул во двор. Белые зубы его засияли. — Не чаял, что словишь меня… Ловок, старый черт!

Митрий Иванович вздрогнул. Он стоял теперь ко мне спиной, на его затылке шевелились желтые, нечесаные, с проседью волосы.

— Как словлю, то есть? Разве… ты?..

Срывая пуговицы, Авдей распахнул полы пиджака и вытащил что-то из-за пояса. При этом он засмеялся еще шире, чем всегда, и голубые его глаза блеснули озорным весельем.

Кажется, он доставал бутылку.