Владлен Анчишкин - Арктический роман

— А что вы здесь делали, Константин Петрович? Вы знати что на Груманте эксплуатация, а не стройка? Зачем вы ехали сюда — шахтостроитель?.. Виснуть у меня на руках целый год?!

Батурин ничего не сказал. Взвалил на себя обязанности и главного инженера на окре — бросал на строительство все, что имел, высвобождая для стройки лучших рабочих, итээровцев.

Давил. На пути проходчиков вставал то и дело твердый, как гранит, песчаник, в выработки, расположенные ниже уровня моря, врывались потоки ледяной воды — все покрывалось наледью; шахтеры работали в воде без прорезиненных спецовок — капало за воротник. Отдел капитальных работ тужился в три смены, прихватывая воскресенье. Батурин выколачивал из людей все, что можно выколотить из человека «за двадцать пять часов в сутки», — на ладонях не только рабочих, но итээровцев трескалась кожа.

Выжимал из каждого все, что мог.

Не жалел и себя. Его мозг работал постоянно; казалось, не знал отдыха: разбуди Батурина ночью, спроси что-то, он тотчас поднимется, возьмет карандаш, обрывок бумаги, примется толковать, что к чему; спал по три часа в сутки, обходился лишь обедом, тормозками заменял завтрак и ужин. Трижды в день спускался в шахту, — переодеться в шахтерку для него было все равно что помыть руки. Людей, много рассуждающих, не переваривал — обзывал философами: «Человек труда должен работать, а не заниматься приятным времяпрепровождением в рассуждениях о деле; философия — порождение праздности, а не труда». Заставлял работать и думать лишь о работе.

В середине, июля пришла на Грумант первая партия рабочих чертежей для строительства. Расчеты Батурина оказались близкими к проектным — риск оправдался; переделок намечалось немного, а времени было выиграно больше двух месяцев, — геологический сброс уже пройден двухпутевым бремсбергом — проходческие бригады Гаевого ушли далеко в недра Зеленой… Пани-Будьласка вновь поднял руки:

— Теперь я готов помочь вам, Константин Петрович, и в отделе капитальных работ. По чертежам…

— Хороший ты работник на эксплуатации… божий кузнечик, — сказал Батурин; говорил добродушно, улыбался. — Да теперь первое дело — новая шахта. Стало быть… и ты мне на Груманте ни к чему. Теперь мне нужен главный, чтоб и на окре был, как ты на эксплуатации. Поищи повод — сматывайся на материк: здесь тебе делать больше…

Пани-Будьласка не предполагал такого вероломства, не дал договорить начальнику рудника:

— Грумант — не Лонгиербюен и не Нью-Олесунд! [11] Нью-Олесунд — норвежский угольный рудник, расположенный на северо-западном побережье Западного Шпицбергена. — выпалил он, не помня себя в ярости. — А вы не директор концерна с контрольным пакетом в кармане! Как приехали, так и уедем: вы, потом я. Усвоили?! Валенки, пимы, катанки.

Батурин запретил главному вмешиваться в дела окра, по-прежнему тянул и за него и за себя.

Как бульдозер движет впереди себя земной вал, срезая все, что встречается на пути, так Батурин двигал строительство — торопился построить новую шахту прежде, нежели лавы старого шахтного поля перестанут давать уголь.

А потом уходил пароход: на Большую землю уезжал десятник вентиляции — земляк Пани-Будьласки. Юшары [12] Юшар — большой деревянный ящик в виде чемодана, в который советские полярники Шпицбергена упаковывают личные вещи для перевозки багажом на пароходах, поездах. Ящики называются так в честь парохода «Югорский Шар», который вывозил с острова первых советских полярников-шахтеров Шпицбергена. десятника погрузили на электричку, увезли в Кольсбей, перенесли на пароход. Когда десятник взошел на палубу, матросы убрали трап, из камеронной выбежал пожарник, покричал капитану: начальник рудника просит задержаться на минутку — он уже вышел на катере с Груманта.

Батурин поднялся на палубу, велел снять с парохода юшары десятника; среди них был один, адресованный матери главного. Юшар Пани-Будьласки вскрыли на пирсе: в нем оказалось пятьдесят банок консервов, около десяти килограммов сухой колбасы, трехлитровая банка перетопленного сливочного масла. У главного глаза полезли на лоб; его жена плакала, пряча лицо в поднятый воротник. Шахтеры молчали: питание на острове было бесплатное, продукты не разрешалось вывозить… Потом Пани-Будьласка объяснил:

— Жена говорила, что хочет передать домой ненужное барахлишко. Ну… подарки разные детям. Поверьте мне на слово, товарищи… поверьте: я этого юшара не видел в глаза — не знал, что в нем…

На отчетно-выборном собрании профорганизации рудника Батурин сказал, с трибуны обращаясь к главному:

— На кой ляд ты приперся сюда, на Грумант? Государство обворовывать?!

Как он проведал о содержании юшара Пани-Будьласки, почему не предупредил главного до того, как юшар оказался на палубе парохода, — никто не знал, и Батурин не объяснил. И Пани-Будьласка ничего не сказал в оправдание; сидел, уронив голову. Вроде и на месте был человек, и в то же время — голова ниже пояса…

Разделавшись с Пани-Будьлаской, Батурин стал позволять себе вольности и с Романовым. И теперь… Телефонная трубка висела на рычажке аппарата, клюнув в стол круглой головой.

Во время обеденного перерыва Романов подкараулил Батурина возле столовой, сказал:

— Я поеду в тундру Богемана, Константин Петрович… с вами.

Батурин взглянул искоса.

— Стало быть, сам напрашиваешься?

Романов ответил жестко:

— Да.

— И со мной, однако, решил в дружбе побыть маленько?

— Да.

— Одно воскресенье?

Романов молчал… Батурин улыбнулся: улыбка тронула лишь уголки рта. Вновь покосился так, словно хотел сказать что-то обидное…

— Ну… ляд с тобой, — сказал, передумав. — Катер подойдет сюда, стало быть. К причалу. — И отвернулся.

Вышли за полночь. Наступило 25 августа. Время приближалось к трем часам ночи. Где-то за скалами, за горами Груманта только что взошло солнце; лучи разыгрались, но их не было видно: сквозь тонкий слой перистых облаков, сплошь закрывавших высокое небо, свет лился матово-мягкий, ровно.

Дул северный ветер. Волны шли с севера. Ветер был тихий, влажный. Волна была низкая, мягкая. Но по тому, как ветер прилипал к щекам, по тому, как волны прыгали на тупой нос катера — буруном поднимались по металлической обшивке, шелестели и пенились, обтекая борта, — чувствовалось, как быстро шел катер на север. У заместителя начальника ГРП Игоря Шилкова — парня едва не двухметрового роста, стеснительного, как девчонка, — не сходила со щек гусиная кожа.

После шести стали подниматься из воды каменные берега полуострова, отвоеванного тундрой у ледника; выделился мыс Богемана.

— Норвежцы, — сказал Игорь Шилков.