Владлен Анчишкин - Арктический роман

Мельчайшие частицы угольной пыли, подымающиеся в лавах, распространялись по горным выработкам, — шахта напоминала гигантский патрон, заряженный порохом; нужна была легкая искра… Контакты на электропрогреве были открыты…

Переступая через кучи щебенки, доски, бумажные мешки с цементом, Романов устремился к электрику.

— Кабель подвел от сети?!

— Уже!

— Контакты ноздрями закрывать будешь?! Тревожный ветерок прошел по камере. Перестали стучать топоры, подавились вибраторы.

— Жить надоело?!

Грохотала лишь бетономешалка. На рабочего в ватнике, заправленном в брезентовые брюки, закричал кто-то:

— Да замолчи ты!

Рабочий остановил бетономешалку; большими, округлыми глазами смотрел из-за нее… Электрик уже стоял на ногах:

— Мне велено, Александр Васильевич…

— Шахту взрывать?

В камере сделалось словно в склепе. Все тревожно смотрели на Романова и электрика.

— Мне велели…

— Убирай.

— Есть!

Электрик повалился вновь на колени, обеими руками срывал медные проволочки с электродов.

— В чем дело?

Рядом стоял Дробненький мужичок, сжимая в руке электроды; глаза были красные от бессонницы.

— Что ты тут делаешь? — спросил Романов десятника.

— Электропрогрев…

— Уходи из шахты. Твое место в Кольсбее.

— Я на работе, Александр Васильевич.

— Это шахта. Ты перепутал, дорогой мой. Взрывоопасная по пыли шахта! А ты — электропрогрев… Уходи. На поверхности разговаривать будем.

Березин крутнулся вправо, влево, словно бы разыскивал что-то, швырнул электроды мимо Романова в кучу щебенки и бежал за прорезиненный полог, закрывающий вход в камеру.

Сбоку уже стоял Афанасьев; щепа торчком стояла в ушанке.

— За-а-чем вы, Александр Васильевич?.. Романов повернулся — самоспасатель отлетел и ударился по бедру, возвратившись.

— Не ты меня будешь спрашивать. Я буду… Тебе кто-нибудь говорил, что шахта взрывоопасна по пыли… в тундру Богемана!..

Афанасьев захлебнулся от обиды и злости, вылетел из камеры, хлопнув пологом.

— Вы знаете, что шахта взрывоопасна по пыли? — спросил Романов, обращаясь ко всем.

Рабочие смотрели потупясь. На фундаменте работали плотники и бетонщики стройконторы. Многие из них впервые работали в шахте. Шахта для них не успела стать обыденным местом работы. По их глазам было видно: они ни на секунду не забывают о миллионах тонн породы, нависшей над головой, давившей с боков, вздувающей почву. Угроза шахте взрывом оглушила…

— Продолжайте работать, — сказал Романов. — Убери… эти кружева, — велел он электрику. — И кабель убери.

Загрохотала бетономешалка, вразнобой застучали топоры, надрывно застонали вибраторы, погружаясь в бетон. Рабочие торопились так, словно старались в одну смену отделаться от этого — будь он трижды проклят — фундамента, только бы побыстрее вырваться на поверхность — вернуться к привычной обстановке, окруженной далекими горизонтами, хранимой то ли высоким, то ли нависающим небом.

Романов повернулся. Возле стены, зашитой опалубкой стояла по колено в щебенке опора. На щебенке валялись электроды, один торчал. Электрод был теплый от рук Березина… Электропрогрев!.. На материке за такое в шахте, взрывоопасной по пыли… За ухом почесать не успели бы — оказались на скамье подсудимых… Мореходы… Искатели острых ощущений. Недаром Батурин не вылезает с этого окра… Шкодники!..

У выхода из камеры, занавешенного куском тяжелой, прорезиненной парусины, стоял Гаевой. Он улыбался. У покрасневших на холоде мочек бегали под кожей раздвоенные желваки. Зеленоватые глаза светились изнутри, как бы предупреждая: будем драться!

— Можно вас на минутку, Александр Васильевич? — сказал Гаевой.

Романов вышел из камеры.

На верхней площадке бремсберга горела лампа дневного света, подвешенная над временной лебедкой. Возле телефонного аппарата, за лебедкой, сидели на корточках Березнн и Афанасьев.

— Что вы здесь делаете, Александр Васильевич? — спросил Гаевой.

— А что ты тут делаешь? — спросил Романов.

— Я начальник окра, Александр Васильевич, — сказал Гаевой.

— А я замещаю главного инженера рудника, — сказал Романов. — Ты распорядился с электропрогревом?

— Я не читал приказа о том, что вы замещаете главного инженера, Александр Васильевич, — сказал Гаевой. — Кто вам дал право отменять инженерские распоряжения начальника окра?

— Ла-ал-ешка, брось, — сказал Афанасьев.

Романов хотел сказать, что он, Гаевой, не начальник отдела капитальных работ, а исполняющий обязанности пока что, но пощадил самолюбие парня.

— Вас обоих, как инженеров, за этот электропрогрев надо на скамью подсудимых, — сказал Романов. — А вы еще…

— А у вас дистрофия не только инженерной мысли!.. — взбесился вдруг Гаевой. — Шахтер, который сидит под каблуком у жены!..

— Ла-ал-ешка! — Афанасьев подхватился на ноги, подбежал — стал между Романовым и Гаевым.

Куртка на нем была распахнута, треух сполз на затылок.

Романов не мог не только понять того, что еще говорил Гаевой, но и потом вспомнить, что он говорил. Вначале появилось желание поймать его за воротник, переломить в пояснице и отшлепать по ушам так, чтоб с неделю ходил в каплоухих. Но в его оскорбительной брани улавливалось что-то такое, чего Гаевой не досказывал, и это «что-то» проистекало не от Гаевого — от кого-то, кто стоял у него за плечами.

За все время на острове Романов лишь защищал Гаевого, как и Афанасьева. И вдруг… Парень буквально перевернулся с ног на голову перед Романовым. Почему?..

Именно этот вопрос и заставил Романова воздержаться.

Но почему?!

Бессонная ночь и усталость отдавались звоном в ушах, отупляли, не давали возможности сосредоточиться, нащупать руку, которая перевернула Гаевого с ног на голову, заставила потерять обычную сдержанность перед старшими. Романов предупредил:

— Замолчи, или… если еще одно слово… Ну?! Предупредил таким тоном, так, что Гаевой понял: для Романова перестала существовать граница между заместителем начальника рудника и исполняющим обязанности начальника окра, — друг перед другом стояли теперь просто мужчины, которые могут продолжить свой спор и без слов. Гаевой унялся. А Романов — по инерции, что ли? — продолжал думать о Гаевом и не мог поверить тому, что этот парень может быть сопляком, который платит, как правило, за добро подлостью.

Березин позвонил в кабинет начальника рудника — попросил Батурина прийти к камере лебедки БЛ-1200 немедленно. Потребовал: если Батурин не придет тотчас же, «здесь может взорваться атомная бомба».

Батурин вывернулся из черной проруби квершлага, остановился подле Романова, Гаевого, Афанасьева и Березнна, набрал воздуху полную грудь и выдохнул со стоном облегчения. На нем не было самоспасателя. Афанасьева Батурин заметил, хотя тот и отошел в сторону.