Анатолий Черноусов - Экипажи готовить надо

— Нет, — крутнула она головой.

В следующую же минуту Ирина висела на двух карабинах.

— Не забудь вытянуться, — напомнил Иван. — И не хватайся за веревку, обожжешь ладони.

— А ты сам-то как? — спросила Ирина.

— А я… — он смотрел на нее и улыбался, о чем-то думал. — А я отвяжу веревку, и — маятником… Иначе кто же отвяжет этот конец веревки?

— Значит — маятником? Ну и сумасшедшая голова! — Ирина оттолкнулась ногами от дерева и, охнув, полетела куда-то, полетела, испытывая восторг и ужас одновременно. Ей казалось, что кровь запузырилась у нее в жилах, а сердце стало большое и вытянутое, наподобие дыни…

Солнце клонилось уже к закату, когда Иван увидел впереди целое море камышей, по которому лениво катились шелестящие волны. Узнавая и не узнавая то место, где зимой разговаривал с колхозником, везшим солому, Иван нашел глазами полуразвалившееся строение, про которое колхозник сказал, что это бывшая водяная мельница. Близ мельницы в камышах угадывались островки, и Иван, чтобы сэкономить время, решил не искать дорогу, а идти напрямик.

Под ногами зачавкала тина, у самых глаз закачались сиреневые метелки камышин; Иван прокладывал тропу и думал о том, как лучше организовать предстоящие работы.

«Муханова с бригадой — по грибы. Пусть освободят рюкзаки и…»

«Ширяева назначить бригадиром строителей. Палатки будут ставить».

«Мария Стюарт с девчонками пусть вяжут жельё. Дело новое, надо потолковее объяснить… Шпагат потребуется… у кого же шпагат?.. Лозу будет резать Анохин с бригадой… собрать все ножи, какие есть. Тальнику здесь, вижу, навалом… Только сказать, чтобы прутья выбирали прямые и не толще пальца… И надо обязательно объяснить этим двум бригадам, что от них зависит, будет завтра рыба или нет…»

«Анну Петровну попросить возглавить бригаду поваров… А Люсю Иванову и еще двух девочек — в помощницы. Боча — костровой».

Наконец Иван почувствовал под ногами твердое и, треща подстилкой из прошлогоднего камыша, проломился к острову. Осмотрелся. Речка накрутила в этом месте омутов, вокруг которых росли ракиты, наделала островков и полуостровков, сплошь покрытых яркой, никем, видимо, не топтанной травкой.

«Место что надо, — думал Иван, выбирая площадку для лагеря. — Дед бы сказал: «Эко, паря, покос-то, травинка к травинке!»

Покуда колонна выползала из камышей, Иван обежал весь островок и осмотрел мельницу. Собственно, от мельницы остались одни стены, покосившиеся, вросшие в землю. Особенно истлела северная стена, альпеншток свободно вонзался в трухлявую древесину. Но мельница была огорожена пряслом из жердей… Потрогав одну такую жердь, Иван убедился, что она крепкая, и решил, что лучшего материала для плотов и желать не надо.

Плотину, видимо, давно размыло, только огромный черный омут напоминал, что когда-то здесь кружилась и шумела большая вода. Все вокруг мельницы поросло лебедой, полынью и коноплей, кое-где виднелись неспелые еще колоски пшеницы да подсолнухи — наверное, правнуки оброненных некогда зерен и семечек.

Собрав у мельницы бригадиров, Иван усадил их в кружок и стал разъяснять, кому что делать. А под конец сказал:

— Между бригадами объявляется соревнование. Ребята из той бригады, которая потрудится лучше других, получают звание капитанов будущего флота, ну, и разумеется — фуражки с кокардами…

— Ого-го-го! — зашумели бригадиры и уже было заспорили, у кого больше шансов получить эти самые фуражки.

Но Иван, хлопнув в ладоши, попросил тишины и как можно строже сказал:

— По местам! За дело. Смотрите — солнце!

Бригадиры посмотрели на солнце и разошлись по лагерю, чтобы поднимать бригады, кричать командирскими голосами.

И дело понемногу пошло. Остров стал напоминать растревоженный муравейник: тащили хворост, воду, вбивали рогульки для костра, разворачивали палатки.

— Небрат! — кричал Юрка Ширяев на художника Витю Небратова. — Куда ты тянешь угол-то? Видит, что перекосилось, нет, тянет!

Художник только моргал черными задумчивыми глазами и опять делал не так…

— Полотно чтоб звенело, ребята, — напомнил Иван, подойдя к строителям. — Тогда никакой дождь, лей он сутки, не страшен. Поняли? Чтоб звенело…

И направился к Анне Петровне, отдыхающей в сторонке.

— Пищу? — удивилась Анна Петровна. — Какую я могу приготовить пищу?

«Вот ведь какая…» — подумал Иван, а вслух сказал:

— Обыкновенную. Ребята ушли за грибами. Рыбы добудем. Маргарин есть. Чай заварим смородиновый. Даже сахар имеется, ну, и сухари…

— Вы даже не удосужились поставить меня в известность, что сорок человек ведете на подножный корм, — сердито заговорила Анна Петровна. — Это же додуматься надо!.. Мне и в голову не могло прийти, что вы решили без продуктов… Да я бы ни за что не позволила вам такое издевательство над детьми. Ни за что!

«Вот и отлично, что я тебя не поставил в известность».

— Вы только руководите, Анна Петровна, девочки станут вам помогать.

— Боже, боже, — Анна Петровна уставилась в одну точку и долго молчала.

— Ну, Анна Петровна, вы же видели, сколько грузов мы несли. Как бы еще и продукты эти уволокли?

— Так объяснить мне можно было? Как-то посоветоваться? Ведь я не посторонний человек. Ох, Иван Ильич, Иван Ильич… Идем без разрешения начальника, без продуктов, у меня в голове не укладывается, как так можно!..

— Да все отлично будет, вот увидите… Вы только возглавьте поваров, лучше же вас никто не приготовит.

— Польщена, — деланно рассмеялась Анна Петровна. — Хоть в этой области вы признали за мной кое-какие способности… — И отвернулась от Ивана, стала развязывать рюкзак.

— Так как же, Анна Петровна?

— Ну, если вы уверены, что будет из чего…

Иван потоптался, потоптался и пошел прочь. А не хотелось. Вот ведь впервые, пожалуй, она высказалась откровенно, тут бы ему подхватить и тоже — откровенно, чтобы не было этой натянутости отношений между ними, чтобы — по душам. Но опять не вышло! Отвернулась. Не извиняться же, не просить прощения?

«А почему бы, собственно, и не попросить прощения? — вдруг подумал он. — Если честно, то действительно я…»

Подумал бы, отчего это застывшее лицо, эти однозначные «да», «нет», «хорошо»?.. Ни разу не вступила в спор, просьбы его выполняла, все молча, все с тем же непроницаемым лицом, все с той же внешней невозмутимостью.

«И ты привык к этому, забыл, что она живой человек, а значит — и самолюбие, и ранимость… Как же об этом не помнить каждую минуту? Какой ты, к черту, воспитатель тогда? Она, может быть, все это время страдала? Ведь, разобраться если, неглупая же она тетка…»

Задумавшись шел Иван по лагерю и не заметил, как перед ним появился Гена Муханов, а с ним и его бригада. Рюкзаки их были пусты. С виноватым видом Гена протянул Ивану горстку червивых грибочков.