Михаил Аношкин - Семья Ладейщиковых

Петр понял: надо идти к Тоне, и замялся.

— Это еще что за новость? — грозно спросил Кочнев, и Петр сдался.

Тоня была одна. Увидев Петра, она покраснела.

— Привел пополнение, — улыбнулся Семен Кириллович и подтолкнул Петра вперед.

Тоня вышла из-за стола и спросила:

— У начальника цеха были?

— Не изволь беспокоиться. Мы эти правила знаем.

Она окинула мужа ласковым, одобряющим взглядом.

— Ну, я побегу, — заторопился мастер. — Завтра, Петро, с семи. Не проспи! — и ушел.

Наступило молчание. Наконец Тоня спросила:

— Ну чего ты как в воду опущенный? Не бежать ли собрался?

— Некуда, — ответил Петр, — убежал бы.

— Возьми же, наконец, себя в руки!

Петр вертел в руках шляпу. Тоня подошла к нему, поерошила волосы.

— Иди, у меня работы много.

Петр опомнился за воротами завода и облегченно вздохнул.

В механическом цехе Петр проработал всего неделю и стал проситься в другой цех. Он не мог работать в одном цехе с женой. Ему постоянно казалось, что рабочие смотрят на него с улыбкой, а за глаза откровенно смеются. Тоня на работе будто не замечала Петра.

Когда он заговорил о переводе, то подумал, что Тоня не согласится с ним. Однако и она, видимо, не совсем спокойно чувствовала себя и не стала возражать.

— Пожалуй, ты прав: так будет лучше.

Петр устроился в кузнечном цехе подручным на паровом молоте. Здесь ему приходилось потруднее. Уставал с непривычки сильно, порой казалось, что до дому ноги не донесут: свалится по дороге от усталости. Болели руки, ныла спина, шумело в ушах. Утром поднимался разбитым, пальцем больно было пошевелить. Но болезненное состояние проходило с первого часа работы, Петр втягивался в трудовой ритм и лишь к вечеру опять сильно уставал.

Он часто вспоминал о прошедшем. Теперь оно рисовалось ему только с хорошей стороны, даже стало казаться странным, что он тогда так много переживал из-за разных пустяков.

И в душе у Петра росло чувство неудовлетворенности и озлобленности на себя, на кузнеца и на всех окружающих. Кузнец был чуть постарше Петра, коренастый, широкоскулый и неразговорчивый. Он подавал команду отрывисто. Петру это очень не нравилось, раздражало, и он не раз собирался послать кузнеца к чорту. Однажды Петр, выхватив из горна заготовку, не донес ее до наковальни, споткнулся и чуть не упал. Кузнец насупился, но не сказал ни слова. Когда же Петр стал поворачивать заготовку на наковальне не так, как надо, когда стало очевидно, что заготовка пойдет в брак, кузнец не вытерпел и крикнул:

— Спишь? Как кладешь? Как кладешь, я тебя спрашиваю?!

Петр взглянул на кузнеца исподлобья, в душе у него все закипело, и он уже не смог сдержаться: сразмаху кинул на цементный пол клещи, бросил рукавицы, порывисто стянул с глаз защитные очки.

— Хватит! — развязывая тесемки очков и тяжело дыша, проговорил он. — Хватит с меня! Командир выискался. Я и сам такими командовал!

Кузнец смотрел на своего подручного, ничего не понимая. А Петр швырнул на подоконник очки и зашагал к выходу, не в силах преодолеть нервную дрожь. Кузнец опомнился.

— Ладейщиков! — позвал он его. — Обожди, куда ты?! У нас же заказ, срочный заказ!

Но Петра сейчас не остановила бы никакая сила. Он в этот день в цех не вернулся, а домой явился пьяным, еле держась на ногах. Петр упал на кушетку, минут пять лежал без движения и вдруг вскочил, направляясь к двери. Тоня кое-как остановила его. А он порывался идти на розыски Мамкина, чтобы поквитаться с ним за все злодеяния. Скоро заряд воинственности у него иссяк, и Петр заснул.

Утром, вспомнив, что с ним произошло, Петр решил больше не ходить на завод. Тоня спросила:

— Ты почему не собираешься?

— Не пойду.

— Как не пойдешь? — удивилась она. — Да ты думаешь, что говоришь?

— Думаю.

Она гневно взглянула на него в упор и покачала головой:

— Раскис. Разве можно до такой степени опускаться?

Он молчал.

— Собирайся и пошли! — сурово сказала Тоня. — Ну, чего же ты медлишь?

И он ей повиновался.

Через несколько дней поступок Петра обсуждали на партийном собрании и записали выговор. Кузнец, выступая на собрании, в недоумении развел руками и только сказал:

— Ничего не пойму, товарищи! — А потом поскреб затылок и добавил: — Однако и я хорош! Недоглядел — вперед наука мне. Вот и все.

Петр тяжело переживал все это, избегал разговора с кузнецом. А тот, в короткие минуты отдыха, подходил к Петру, спрашивал о чем-нибудь. Петр отвечал односложно и думал: «Что ему надо от меня?» Чаще, словно по пути, стал заходить парторг и рассказывать разные новости. Петр плохо слушал его: он решил уйти из этого цеха. Когда он подал заявление об уходе, ему отказали. Кузнец, узнав об этом, неожиданно рассердился: обиделся за свою профессию. Он взял металлический обрубок, сунул его в горн и, когда тот раскалился, схватил обрубок клещами, сказав Петру на ходу:

— Гляди!

Кузнец работал небольшим молотком, работал азартно, с перестуком. Петр изумился: в ловких руках кузнеца бесформенный обрубок превращался в замысловатую вещицу — не то цветок, не то в ветку березы.

— На! — кузнец положил на цементный подоконник еще не остывшую вещицу.

— Здорово! — не выдержал Петр.

— Легкий ты человек, Ладейщиков, — сказал кузнец, вытирая с лица пот. — Хоть ты и грамотный, а ничего не смыслишь. Ты мне лучше в глаза наплюй, но кузнечное ремесло не позорь! И уходи, коли нет в тебе души. С глаз долой!

Но Петр не ушел, он даже не обиделся на горькие слова кузнеца. Ему было стыдно.

Вскоре после этого случая Петра вызвали в цеховое партийное бюро, и парторг сказал ему:

— Думаем дать вам, Ладейщиков, ответственное поручение. Заболел редактор цехового «Крокодила». Вам когда-нибудь приходилось иметь дело со стенной газетой?

— В школе.

— Хорошо. И стихи, наверно, писали?

— Было, — покраснел Петр.

— Вот видите! Согласны?

У Петра нехватило духу отказаться. Уходя от парторга, он недоумевал — недавно выговор записали и вдруг такое дело доверили! Неужели другого не могли найти?

Но над «Крокодилом» Петр трудился на совесть, потратил пять дней. Два члена редколлегии рисовать не умели и писали неважно, зато в изобилии снабдили Петра фактами, и ему стала известна масса разных цеховых новостей, которых раньше он никогда бы и не узнал.

Когда вывешивал готовый номер, боялся — вдруг никто не подойдет, вдруг его труд никого не заинтересует? Волнение было напрасным. У «Крокодила» столпились рабочие, послышались веселые разговоры, смех.

Петра охватило радостное волнение, и он вышел из цеха. Назавтра к Петру подошел парторг, крепко пожал руку и, улыбнувшись, сказал:

— Наделали вы шуму своим «Крокодилом». Хорошо! Что ж, придется вас сделать постоянным редактором. Нынешний редактор болеет часто, освобождать его надо. А вам это дело в самую пору. Договорились?