Михаил Аношкин - Семья Ладейщиковых

Подгоняемый дождем, Никита добежал до ворот и остановился под крышей, чтобы перевести дух. Он поставил корзину на землю и, насколько это было возможно, привел себя в порядок. Взгляд его упал на подсолнух, который словно из любопытства просунул рыжую мокрую голову между досок забора и любовался тем, как на улице прыгают и танцуют пузырьки в лужах.

Никита вспомнил один случай многолетней давности. Было это еще в школе. Шли экзамены. Никита готовился к ним вместе с Тоней. Занимались они обычно в черемуховом садике, который находился в конце огорода. Там было всегда хорошо и никто не мешал. Однажды нагрянула гроза. Никита и Тоня спрятались под сараем. Когда мощно и торжественно прогремел первый раскат грома, когда, как из ведра, хлынул ливень, Тоня вдруг вспомнила, что в садике остался коврик и тетрадка. Она вопросительно взглянула на Никиту и неожиданно для него, тряхнув кудрями, ринулась в водяной вихрь. Была она в этот момент такая стремительная, отчаянная, что Никита даже вскрикнул от восторга и бросился следом за ней. Его сразу окатило холодной водой, даже дух занялся и стало очень весело. Никита бежал, крича что-то, и не заметил, как влетел на морковную грядку и изрядно ее истоптал.

Когда, возбужденные и промокшие до ниточки, они вернулись под сарай, их встретила там сердитым взглядом Анна Андреевна. Влетело им тогда обоим, но Никите больше: еще и за потоптанную грядку. Анна Андреевна слегка потаскала его за вихры.

После ее ухода Никита и Тоня переглянулись и безудержно рассмеялись. Впоследствии Никита часто вспоминал Тоню такой: в мокром платье, с блестящими от дождя волосами, с веселыми искорками в карих глазах, заразительно смеющейся. И чем больше отдалялось это событие, тем значительней и неповторимей оно было для Никиты, тем дороже, роднее становилась Тоня…

…Никита пригладил на голове мокрые волосы и открыл калитку. Оставив у сеней удочки, он взял корзину и вошел в кухню. Возле стола чистила картошку Тоня. Он не ожидал встретить ее здесь. Она посмотрела на него внимательно, будто не узнавая, и ласково улыбнулась.

— Откуда ты взялся в такую рань?

— С озера. Рыбу вам от деда Матвея принес.

— Мама! — крикнула Тоня. Никита заметил, что крышка подполья открыта: очевидно, там была Анна Андреевна. Никита поставил корзину на пол.

— Садись, — пригласила Тоня.

— Мне, собственно, идти надо.

— Куда же ты пойдешь? На дворе такой дождь. Пережди немного.

— Можно и переждать, — согласился Никита и, придвинув к двери стул, сел на него.

Из подполья показалась Анна Андреевна с крынкой молока в руках.

— Здравствуй, Никита. Рыбу, говоришь, принес? А славная, рыба-то?

— Окунишки.

— Тогда ладно, — она поставила на стол крынку.

«А Тоня похудела, — думал Никита, — бледная стала, синева под глазами, а глаза, что за чудные у Тони глаза! Большие, карие!» Он вздохнул.

— Как он там, Матвеюшка-то? Ничего не наказывал? — спросила Анна Андреевна.

— Нет, — покачал головой Никита и, вспомнив, как его принял дед, добавил: — Отшельник-отшельником.

— Совсем обирючился, — согласилась старушка.

Тоня тыльной стороной ладони провела по лбу и спросила Никиту:

— Все рыбачишь?

— Балуюсь.

— В отпуске?

— В отпуске. У нас некоторые учителя в Крым уехали отдохнуть, а я не поехал. Путевки не досталось, да и на озере лучше отдохну.

— А ты все такой же непоседа, — улыбнулась Тоня. — Не женился еще?

— Невеста еще не выросла, — попробовал отшутиться Никита, чувствуя, что краснеет.

Тоня уловила его смущение, улыбнулась уголками губ.

— Что же, по душе не выберешь?

— Подрастет — женюсь. Торопиться некуда.

— Ой ли? — покачала головой Тоня. — Прождешь — опоздаешь!

— Хватит тебе смеяться над парнем, — вступилась за Никиту Анна Андреевна.

В это время хлопнула калитка.

Вошел Петр Ладейщиков в плаще, в кожаной фуражке.

— А, Никита! Здорово! — Петр наскоро обтер о половичок сапоги, стряхнул с фуражки воду и прошел вперед, сел возле стола, за которым Тоня чистила картошку. Тоня насупилась, прикусила нижнюю губу.

— Что, Никита, — раскидывая в стороны полы плаща, усмехнулся Ладейщиков. — Рыбку удишь в мутной водичке? Правильно. Лови, лови, авось поймаешь.

— Ты, видать, сегодня уже приложился, — недовольно сказала Анна Андреевна.

— То не в счет! Налейте стопочку, Никита выпьет за здоровье моей жены. Я — за его здоровье. И порядок.

— Перестань болтать глупости! — резко оборвала его Тоня. — Как тебе не совестно!

— Видел? — подмигнул Ладейщиков Никите. — Сплеча рубит. Кстати, Никита, как правильно писать «не совестно»: врозь или слитно?

Тоня всердцах бросила нож на стол и скрылась в горнице.

— Вот те на! — удивленно произнес Ладейщиков.

— Возьму полено да поленом так отвожу, так отвожу, — сердито сказала Анна Андреевна, — чтобы ты смекал, где омут, а где край.

— Нет в этом доме демократии! — покачал головой Ладейщиков.

Никита хотел сказать Ладейщикову что-нибудь резкое и обидное, но сдержался и, попрощавшись с Анной Андреевной, вышел из комнаты.

В горнице заплакал маленький Славик.

Когда ушел Бадейкин, Тоня появилась на кухне ее Славиком на руках. Петр поманил сына к себе. Мальчик улыбнулся, но еще крепче прижался к матери. Тоня хмуро спросила Петра:

— Ты зачем пришел?

— Странно! — ответил Петр, стараясь превратить разговор в шутку. — Пришел к тебе, к сыну. Куда же мне еще идти?

— Я тебя не звала и делать тебе здесь нечего. Уходи!

— Тоня!

— Уходи!

— Уж помирились бы, что ли, — вмешалась Анна Андреевна.

Тоня бросила на нее гневный взгляд:

— Не твое дело, мама!

— Мне что? Нехорошо вот только получается.

Тоня круто, повернулась и ушла в горницу. Петр поерзал на стуле и тоже поплелся в горницу. Его упрямство вывело Тоню из терпения.

— Сию же минуту чтобы тебя здесь не было! — еле сдерживая себя, проговорила она. — Или уйду я, слышишь?

— Ну, зачем же так, Тоня?

— Уходи! Не могу смотреть на тебя после вчерашнего.

Петр понял, что его упрямство может довести их до новой крупной ссоры. И он вышел в кухню.

Тоня посадила Славика на ковер, набросала ему игрушек и, неостывшая еще от гнева, стала у окна. За окном тихо шелестела сирень, падал мелкий дождик. Тоня слышала, как о чем-то бубнит в кухне Петр, слышала тихий голос матери и никак не могла понять, о чем у них идет разговор. Ее душили слезы, и она сдерживалась только потому, что Петр еще не ушел. И когда Тоня скорее почувствовала, чем услышала, что муж ушел, она легла на диван и дала волю слезам. Скоро плач перешел в рыдания.

Заплакал и Славик, потянулся к матери. Она не обращала на него внимания, и Славик заплакал еще громче. В горницу заглянула Анна Андреевна и проговорила: