Алексей Бондин - Лога

— Ну вот!..

Они оба замолчали. Макар порывисто достал папироску и дрожащими руками стал зажигать спички. Спички ломались. Одна, вспыхнув, упала на колени Скоробогатова. Он выругался, бросил коробок и сломанную папироску. Наконец, закурил, встал и прошелся по комнате. Жадно вбирая в себя дым, он глотал его, как голодный.

— Все… Ступай! — коротко сказал он, отвернувшись от ингуша.

В эту ночь Скоробогатову долго не спалось. Перед ним, как живой, вставал Гришка, в ухарски надетой кепке, прямоносый квадратный в плечах парень… из-за спины его выглядывало черное небритое лицо Гайнуллы с хищной улыбкой.

«Ладно ли я сделал? — мучился сомнением Макар. — Ладно! К чорту с дороги!»

Прошло около недели. Макар встретился в разрезе с Пылаевым. Они не взглянули друг на друга, точно ничего не произошло. Макар подумал:

«Пустое дело… Ничего не будет».

А утром на другой день в контору вбежал испуганный Телышков.

— Дела, Макар Яковлич! Слышали?

— Что? — тревожно спросил тот.

— Гришку-то Пылаева кокнули.

Макар поднялся со стула. Он взглянул на ингуша и увидел ту же хищную гримасу…

— Где, кто?

— А кто его знает… Вот тут, в ельнике нашли зарезанного. Должно, в спину саданули… Насквозь! И на спине и на брюхе ранища. Должно, кинжалище-то здоровый был, когда сквозь прострочили.

— А там чего говорят? — указал Макар в сторону прииска.

— А там чего?.. Ничего не говорят. Одни жалеют, а другие так говорят: «На смирного бог нанесет, а бойкий — сам наскочит»… Ну, вот и наскочил… Таковский был!

— А не намекают, кто зарезал?

— А почем знают?.. Никто ничего не знает… Только думают, что…

— Что?

— Да думают… Потом я тебе скажу, Макар Яковлич!

Они вышли. Дорогой Телышков сообщил, что рабочие думают на ингушей. Скоробогатов шел, не зная куда. Смотреть на зарезанного Пылаева ему не хотелось. Его беспокоила мысль, что Кате известно о той ночной встрече с Пылаевым. Он старался навести штейгера на мысль о дочери, но прямо спросить не решался. А Телышков говорил:

— Пойдет теперь опять драна грамота! Я советую тебе, Макар Яковлич, уволить этих ингушей… Ей-богу!.. Добра с ними не наживем. Погоди, они и до нас доберутся.

Дня три Макар чутко прислушивался к разговорам, старался понять, догадывается ли Телышков о причине убийства, но Телышков разговаривал с хозяином обычным тоном.

На прииске к смерти Пылаева действительно отнеслись по-разному. На другой же день, — едва труп увезли в Подгорное, — вечером ватага молодых парней прогуливалась по прииску с гармошкой, напевая похабные частушки. Старые рабочие Пылаева пожалели.

— Хотя Гришка и буян был, а шушеру эту держал на узде.

При появлении Скоробогатова в квартире Телышкова Катя исчезла. Она осунулась, глаза были красные, опухшие. Макар подумал:

«Ревела…»

А Телышков, поймав дочь в кухне, остановил ее:

— Ты куда?

— К подруге.

— Как он в дом — ты из дома вон? Что это за мода, а?.. Не уходить!.. Слышь, я что тебе говорю? Подлюга!

Катя придушенно застонала и, вырвавшись, убежала, а Телышков, возвратившись в комнату, виновато проговорил:

— Непокорные нонче дети растут, упрямые, своеобышные. Мать была — ничего… умерла мать, — от рук отбивается девка.

Недели три Скоробогатов провел в страхе. Ему казалось, что каждый прожитый день приближает его к чему-то страшному… казалось, что все неминуемо раскроется. Присутствие ингушей тяготило его. Они стали дерзко и смело обращаться с хозяином. Дело дошло до того, что Гайнулла, хлопнув его по плечу, потребовал:

— Господын хозяин, дай денег!

Тон ингуша был настолько настойчив, что Макар без слов вынул из кармана кошелек и отсчитал несколько мелких кредиток, думая:

«К чорту вас! А то вы без совести — разнесете!»

В Подгорном говорили, что рабочие завода собираются бунтовать. Эти слухи волновали обывателей. В ночь на пасху неизвестные люди напали на склады железного рудника горы Магнит. Заперли в сторожевой будке караульного. Взломали замки и увезли динамит.

На второй день пасхи с Безыменки прискакал верхом перепуганный Телышков.

— Ночь-то была, как ночь, тихая… Даже не подумали. Утром — на тебе… Суриков Никита связан. Кони ингушей разогнаны и… и… — Телышков запнулся, теребя ниточку на колене

— Ну, что-ж дальше-то? — нетерпеливо спросил Скоробогатов.

— Что дальше? Динамит весь до капельки увезли.

Скоробогатов вскочил с кресла и прошелся по комнате.

— Ротозеи!.. Слюнтяи, выгнать вас всех не жаль!..

Телышков виновато мял в руках картуз.

— Не думали…

— Молчать, сволочи! — Скоробогатов топнул.

— Не у одних нас, — сказал Телышков. — На Глубоком тоже пуда четыре взяли.

Макар ходил по комнате и громко сопел, что-то обдумывая.

— Ну, ладно, поезжай, да смотри, — держи ухо востро. На днях я приеду. На пасху-то все разъехались?

— Все…

— Ладно…

Ночами по Подгорному разъезжали конные патрули и обыскивали каждого встречного. Под такой обыск попал и Скоробогатов.

Двое ингушей обыскали его, отняли карманные золотые часы и кошелек с деньгами. Скоробогатов запротестовал. Тогда ингуши, вложив ему в спину нагайками, ускакали. На другой день Макар поехал к исправнику.

— Возьмите у меня с рудника эту сволочь! Не нужны они мне.

Исправник, — рыхлый старик, — был чем-то напуган. Его лысая голова с оттопыренными ушами нервно покачивалась. Глядя на Скоробогатова потухшими глазами, он рассказывал:

— Тут, видите ли, господин Скоробогатов, вскрылась довольно неприятная история: часть ингушей примкнула к шайке разбойника Лбова. Мерзавцы! Слыхали, что произошло вчерашней ночью? На тракту обокрали артельщика, который вез с приисков платину. Артельщика сопровождал усиленный отряд ингушей. Они ограбили его и скрылись неизвестно куда.

— Ну, это не значит, что к Лбову примкнули.

— Нет, значит-с! Артельщик-то рассказал: платину брал не ингуш, а русский и заявил артельщику: — «На революцию».

Макар ошеломленный ушел от исправника.

Дома на Макара ворчал Яков:

— От вас вся эта смута пошла. Раздуваете свои дела не в меру… Отцы наши проще жили, и жизнь была ровней и спокойнее.

Макару казалось, — отец радуется, что его избили ингуши. А Яков вразумительно продолжал, ехидно косясь на сына:

— Подбираете палку для народа, а эта палка-то по вам же ездит! Хорошо!.. Они, брат, эти ингуши, не толь-go нашего брата лупят, а и господ не щадят. Вон, восеть, дохтору надрали, Кузнецову… Насыпали по первое число, и хоть бы тебе хны. Лежит теперь Василий Петрович, хворает, ничего что дохтур!

Сидор Красильников, расчесывая пятерней широкую бороду и прохаживаясь по комнате, вторил Якову:

— Я никогда зря не скажу, Макар Яковлич. Ингуши— это наше зло… Это на нас кара небесная — божья рука. Недобрый народ восседает у российского царева трона. Когда царь один правил нами — лучше было, а вот теперь эта Дума государственная, сидит она думает и выдумывает. Народ не зря волнуется. Право народ ищет и найдет свое право, от которого нам будет горше, чем сейчас.