Вагаршак Мхитарян - Год - тринадцать месяцев

— Один процент.

— Почему? Разве у тебя сто пальцев?

Леночка удивленно вскидывает на меня свои огромные глаза. В них уже накапливаются слезы, те самые неведомые миру слезы, которые в таком обилии орошают добрую треть всех издаваемых задачников.

Я взял промокашку, разорвал ее пополам и вручил Леночке одну вторую. Она вернула мне одну четвертую, потом отложила три восьмых, четыре шестнадцатых, или одну четвертую… Промокашки не хватило, чтобы добыть одну сотую, но в этом уже не было особой нужды.

В конце урока, закрепляя тему, я реквизировал на алтарь науки чье-то яблоко, лежавшее на парте, и, разделив его на дольки, вручил каждому из ребят по десять сладких процентов. Дела пошли веселее. Недаром говорят, что умственным работникам особенно полезно сладкое.

После отдыха принялись за английский. Нарезали фишки (одна восьмая тетрадного листа) и записали новые слова: на одной стороне по-английски, на другой — перевод. Вызубрив слова, ребята взялись складывать из фишек предложения. Потом играли в дурака. Азартнейшая игра! Перетасовав фишки, партнеры сдают их поровну друг другу. Кто знает меньше слов, тот и дурак.

«На закуску» я «погонял» ребят по правилам (сохраняю термины класса) и усадил за небольшую диктовку, составленную на эти самые правила. Ошибки проверяли коллективно: я черкал красным карандашом, а ребята, окружившие меня, комментировали:

— Это же безударная гласная! Не мог проверку сделать?

— Ладно, все вы теперь умные, — отбивалась очередная жертва.

Я огласил результаты диктовки; одна хилая четверка, четыре тощие тройки и четыре жирные двойки. Ничего нового. То же самое было и в журнале. Это пока. Зато каждый из нас в этот день приобрел верную сестру — Надежду. С ней-то мы и отправились домой, усталые и довольные.

На следующем занятии едва мы уселись по местам, как в нашу обитель вошли Валя и Готя.

— Дежурные Гойда и Степанов явились в ваше распоряжение от гвардии десятого «А» класса! — отрапортовал Готька, вытянувшись во весь свой гренадерский рост.

Вот это сюрприз! И на этот раз шефы не оставили нас.

Готя рассказал, что в классе они приняли решение считать нашу группу «комсомольским объектом» и посылать в помощь мне ежедневно по два дежурных.

Я сразу прикинул, что со временем смогу оставить группу целиком на попечение комсомольцев. Это даст мне возможность возвращаться вовремя домой и не оставлять по целым дням больную мать в одиночестве.

Что ж, это тоже немаловажный фактор, продлевающий жизнь. Спасибо, ребята!

— Девочки, дайте хворосту.

— А хворостинки не хотите?

Этот игривый вопрос был всего лишь кокетством. Девочки охотно делились содержимым своих кульков. Поджаристый, хрустящий хворост затем и распространял свой аромат в классе, чтобы прославить мастериц, объединенных Петром Алексеевичем в кружок ЮК — юных кулинаров. Петр Алексеевич приглашал к себе на занятия и мальчиков, но те сразу отказались («Фи! Пирожки лепить!»). Однако продукцию ЮК, приносимую девочками в класс, они дегустировали охотно и прожорливо.

Девочкам не терпелось показать свое искусство в полном блеске. Нужен был повод, чтобы собраться всем за чашкой чаю. И он появился на горизонте в образе календарного листа с памятной датой — Восьмое марта.

Нам сразу повезло с помещением. Сославшись на то, что зал был занят под агитпункт, учительницы склонили Дору Матвеевну не проводить общешкольного вечера («Нам и дома хватит хлопот праздничных!»).

Таким образом, мы могли заполучить всю школу в собственное распоряжение, если бы заведующая агитпунктом отдала нам на вечер актовый зал.

Подлизаться к Антонине Тимофеевне, пожилой, суровой на вид женщине, оказалось не таким уж трудным делом. Мы вызвались приглашать избирателей на лекции и после первой удачи попали к ней в друзья. Антонина Тимофеевна согласилась перенести свое мероприятие на седьмое и поставила нам только одно условие: если придет кто из избирателей на нашу художественную часть, не отказывать. Ну, это само собою разумеется!

До праздника оставалось две недели, когда девочки объявили, что вечер — это не утренник. На вечере должны быть танцы. Поэтому всем срочно нужно научиться танцевать.

Мальчишки, конечно, подняли их на смех и тут же принялись выбрыкивать самодельные па. Однако в назначенный день все, как один, явились на площадку первого этажа в правом крыле. Мальчишки в одну минуту очистили круг и, подперев стены, скептически уставились на затейниц танцевального таинства.

Для начала мы с Валей покружились немного под веселый Пашкин аккордеон. Паркетный пол словно специально был создан для дансинга. Покончив с демонстрацией вальса, мы предложили ребятам образовать общий, круг. Но как ни старались, бублик получился наполовину отгрызенный: мальчишки никак не отклеивались от стен. Пришлось открыть срочную летучку. В прениях выступал в основном хор девочек.

— Ну, чего вы стоите? Пенсионеры? Да?

— Ломаются, как будто кавалеры какие-нибудь!

— Можете катиться, сами будем танцевать!

Наконец мальчишки сдались и стали в круг. Валя вошла в середину и принялась командовать:

— Поставьте ступни, как буква «Т»! Вот так! Видите? Правая упирается в середину левой. Начинаем с правой! И-раз-два-три! И-раз-два-три…

Так закружилось еще одно колесико в механизме, который называется школьная жизнь.

Накануне праздника не на шутку заволновалась мужская половина класса. Хотя девочки и говорили, что на нашу долю останется только столы таскать, но нас эта перспектива мало увлекала. Хотелось отличиться чем-то более существенным. Ну, хотя бы подарками.

Мы собрались на совет.

— Не надо было шиковать. Я ж говорил… — начал с упрека Генка Воронов.

Лорд хранитель сберкнижки намекал на то, что мы легкомысленно растранжирили последние деньги на аттракционы новогоднего утренника и теперь сидим без гроша.

Как все истинные лорды, он презирал тех, кто как куры, гребут от себя. Генка за то, чтобы только к себе. Делать было нечего. Решили: организовать мужской воскресник для пополнения Генкиной казны.

Утром Восьмого марта мы впустили девочек в класс перед самым звонком. Дверь распахнулась прямо в весну: на учительском столе и на девчоночьих партах цвели веселые подснежники. Однако «ахи» девочек были не очень эмоциональны. Умеренность чувствовалась и в ответном слове Оли. Девочки оказались вульгарными материалистками.

Дело в том, что в день Советской Армии они положили под открытки всем будущим воинам по толстенной книге об Отечественной войне и теперь, очевидно, ожидали столь же существенных ответных знаков внимания.

На перемене Юрка Вертела подливал масла в огонь.