Вагаршак Мхитарян - Год - тринадцать месяцев

Я выдал Свете новый дневник, а ее — исторический — присвоил. Может, со временем откроют в школе музей — помещу его в отдел «Тихие родители с громкими запросами».

Первый, кого я познакомил с этим экспонатом, был Василий Степанович. Прочитав уткинские комментарии, он рассвирепел:

— Вот уж поистине персонаж из басни! Подрывать корни дуба, плодами которого питаешься! Кто он такой? Кем работает?

— Бухгалтером.

— Где?

— На галантерейной фабрике.

— Говорил с ним?

— Нет еще.

— Надо идти на производство.

— Жаловаться?

— Ты никак не можешь вырваться из понятий времен твоего детства! Да, жаловаться! Прийти и спросить: что это у вас за дядя такой умный отыскался?

— Это в партком надо идти?

— Он коммунист?

— Партийный.

— Вот именно. До коммуниста ему, видно, далеко. Об этом как раз и надо сказать.

— Кому?

— Кому, кому! Людям — вот кому! Коллективу! Подготовь беседу и выступи на фабрике в порядке педпропаганды. О формальностях я сам позабочусь. Договорились?

От школы до галантерейной фабрики всего минут десять ходьбы. Фасад у нее не очень фабричный. Если бы не проходная да вид на мощную канцелярию — не отличить бы ее от жилых подворий. Одноэтажные, барачного типа помещения буквой «Т» общей площадью в пять-шесть наших классных комнат — вот и вся фабрика.

В швейном цехе, самом просторном и светлом, на перерыве собралась вся смена, в основном женщины.

Напрасно я боялся, что моя беседа может испортить слушателям аппетит. Пока собирались да готовили лобное место для лектора, многие успели расправиться с содержимым целлофановых сумочек и термосов.

Неподалеку от моего стола, у окна, собралась пестрая стайка девчат. Они о чем-то шушукаются и громко смеются. Их заводила — рослая, краснощекая девушка в косынке, повязанной по-ковбойски, рассказывает что-то рискованное и зарабатывает замечание от пожилой соседки:

— Цыц, бесстыжие! Ишь как разошлись!

— А что, неправда, тетя Дусь, — стреляет глазами в мою сторону косынка, — надо сначала лекцию про женихов почитать, а потом уже и про детишек можно послушать! А так что? Одна теория!

Смех — доброе начало, для такой скучной материи, как педагогическая беседа. Чтобы не упустить момента, я, не дожидаясь представления, вступаю в свои обязанности:

— Товарищи!..

Смех обрывается. Десятки еще не посерьезневших лиц обращаются ко мне ожидающе, сочувственно, а то и скептически, словно говорят: «Ну, ну, давай! Чему это может научить яйцо курицу?»

А я и не собираюсь выступать от себя. Я выучил всю лекцию Макаренко «О родительском авторитете». Мне бы только начать, а уж Антона Семеновича, вы, конечно, будете слушать!

— Товарищи! Вот тут одна девушка, не буду показывать пальцем, — киваю я в сторону косынки, — говорит, что не худо бы сначала прослушать лекцию о женихах, а потом уж о детишках. Что ж, она права. С выбора жениха или невесты и начинается воспитание будущего ребенка.

Как говорят старые люди, хорошая жена — корона на голове мужа. Очевидно, то же самое следует сказать и о хорошем муже. А где царствуют любовь и взаимопонимание, там сатане делать нечего, и мать не кричит на сына: «Не ребенок, а бес какой-то!» Нечистая сила заводится только в тех домах, где не все чисто в отношениях между взрослыми…

— Это точно! — кивает головой тетя Дуся. — От поганой яблони и яблоко червивое.

— Воспитывать — значит давать детям пример для подражания, — продолжаю я вбивать стандартные гвозди прописных истин, без которых не построишь педагогическую беседу — так все старо на свете. — Необходимое условие воспитания — наличие у родителей авторитета. Что это такое — родительский авторитет? Вот об этой синей птице, за которой гоняются все, а улавливают лишь настойчивые, я и хочу сегодня побеседовать с вами…

Вслед за Макаренко, но на своих примерах, критикую различных носителей ложного авторитета — самодура-подавителя, кормителя-поителя, резонера, взяткодателя и т. п. Как через круги Дантового ада вывожу слушателей на свет единственно верного и действенного авторитета, построенного на гражданской активности родителей и их безукоризненном знании своих детей.

Кажется, все охватил и осветил. Но когда пришло время задавать докладчику вопросы, я не избежал самого традиционного:

— А что делать, если ребенок не слушается?

— Лечить — вот что! Запущенное воспитание — та же болезнь. Говорят, у нас скоро врачам будут платить не по количеству принятых больных, а по количеству здоровых на их участках. И это было бы справедливо. Профилактика — лучшее лечение. Так и в нашем деле. Надо наперед сделать в семье все, чтобы ребенок был здоров. Ну, а если все-таки «заболел», не слушается — обратитесь в школу, к учителю.

Многие родители недооценивают наши возможности и предпочитают обходиться знахарскими средствами. Есть даже такие, что сами подрывают учительский авторитет в глазах детей, безжалостно рубят сук, на котором сидит их верный помощник. Чтобы не быть голословным, расскажу об одном из ваших сослуживцев. Здесь товарищ Уткин?

— Ну, здесь. А в чем дело?

Все оборачиваются на сочный бас. Обладатель его не по голосу щупл и низкоросл, словно занял голос напрокат. Он стоит у входа, опершись о косяк двери и сложив руки на груди. Вот ты каков, султан Уткин!

— Дочь товарища Уткина уже скоро год учится в моем классе. А с отцом я встречаюсь впервые, вот сейчас. Товарищ Уткин предпочитает письменное сообщение. Вот что он написал в дневнике дочери…

Я достаю из портфеля дневник.

— Между прочим, эти записи адресованы лично вам. Лично! — это говорит Уткин.

— Простите, но они переросли мою личность и должны принадлежать истории.

С первых же строк слушатели взяли под обстрел уткинские комментарии. Сначала послышались одиночные разрывы междометий, потом засвистела шрапнель негодования, а к концу чтения аудитория пальнула в Уткина залпом главного калибра.

— Безобразие! Слушать стыдно!

— Мало ему перед нами куражиться, на школу перешел!

— Жену довел, теперь за учителей взялся.

Председатель фабкома (наша старая знакомая, завагитпунктом Антонина Тимофеевна) постучала по столу:

— Тише, товарищи! Успокойтесь. Поговорить тут есть о чем. Только давайте по порядку высказываться.

— Нечего тут высказываться! — послышался от дверей повелительный бас Уткина. — Не имеете права обсуждать личную переписку. А с вами, молодой человек, — Уткин выбросил вперед руку с нацеленным на меня пальцем, — я буду говорить где следует. И вы ответите за разглашение тайны переписки, что категорически запрещено Конституцией.

Погрозив пальчиком, Уткин повернулся и поспешно вышел.

— Товарищ Уткин! — крикнула Антонина Тимофеевна. — Вернитесь! Надо уважать собрание!