Вагаршак Мхитарян - Год - тринадцать месяцев

Я утешался тем, что великий поэт перехватил, уравнивая все возрасты. Уж моим-то пятиклашкам ничто не угрожало. Этот прогноз подтверждался и документально. Однажды Оля, потрясая пачкой записок, обнаруженных ею в партах во время уборки, потребовала принять строжайший закон против их авторов. Не без страха я пересмотрел все записки, но ничего страшного в них не нашел. Только одна безыменная цидулька привлекла мое внимание. На обрывке листа небрежный карандаш вывел следующие малопонятные строки:

«Яагород яом актосарк! Я яндогес удирп доп еовт онко и унхич ирт азар. Адгот ыт идйыв ан ноклаб, и я юаргыс уданерес». Внизу рукой адресата был дан ответ в традиционном шифре: «Балда».

Когда я, наконец, понял, что строки следует читать справа налево и краткая рецензия вполне охватывает содержание записки, мне стало ясно, что «глупости» минуют наш класс. Мое воспитательское сердце еще год-другой может оставаться совершенно свободным от конфликтов, сотрясающих верхние этажи. (Хотел же один Ромео из седьмого «А» по фамилии Бумажкин броситься под поезд. Спасибо, в последний момент испугался паровоза.)

И все-таки напрасно я благодушествовал. В одно прекрасное весеннее утро в школу пришла с осенней хмарью на лице мама Ларисы Стрекозовой и протянула мне лист бумаги с кнопочными проколами по углам.

— Полюбуйтесь, Григорий Иванович. Это же ни на что не похоже!

Документ был отпечатан на машинке и сообщал следующее:

«Объявление!

Продается коза по кличке Лара.

Насыпной переулок, дом № 4».

— Где это вы взяли?

— Муж целую кипу насдирал со стен. Весь город объездил на велосипеде. У девочки истерика, а он смеется: «Не будешь бодаться!» Я тоже люблю шутку и ни слова не сказала бы, если б это объявление было в одном экземпляре. А то ведь все воскресенье калитка не закрывалась: «Тут продается коза?», «А покажите вашу козочку!» Представляете, что с нами было?

— Кого Лариса подозревает?

— Молчит. Я думаю, что это из класса кто-нибудь. Кому же еще быть? Надо пресечь немедленно. Завтра еще какая-нибудь пакость появится. Долго ли замарать девчонке имя? Я ее не могла сегодня в школу поднять. Лежит ревет.

Я успокоил Стрекозову-старшую и обещал немедленно выявить виновника.

Вот что выяснилось в ходе глубочайшего дознания.

Лариса Стрекозова очень рано узнала со слов старших, что у нее чудесные глаза, восхитительный румянец и великолепный голос. Уже в первом классе Лариса умела своими чудесными глазами отличить из всех мальчишек сразу двух-трех наидостойнейших рыцарей для свиты. Она позволяла им носить свой портфель и великодушно принимала различные знаки внимания.

К пятому классу носильщиков портфеля сменили те, кто проносил себя мимо Ларисы в самом лучшем виде. Среди прочих особенно выделялись Сашка Кобзарь и Борька Еременко из пятого «Б».

Борька знал Ларису по летнему лагерю, и в школе они встретились, как старые знакомые. Борька был парень разбитной. Мог войти в чужой класс и при всех сказать:

— Лара, я тебе достал, что обещал.

И тут же вручал ей какую-нибудь книгу. У Сашки не было интересных книг. Он сам старался быть интересным. На ночь натягивал на голову старый капроновый чулок, отчего вставал с головной болью и зализанной, как у бычка, челкой. Под этой челкой постоянно гнездилась мысль о том, чтобы как-нибудь навеки удивить Ларису. Однажды, увидев ее на лестнице, Сашка выжал на перилах стойку. Перегнись он хоть чуточку — и быть бы Ларисе навеки несчастной. Она подбежала к нему и затопала ногами:

— Сумасшедший! Хочешь убиться, да?

В чудесных Ларкиных глазах стояли слезы. От восхитительного румянца не осталось и следа. В великолепном голосе слышался страх.

В тот же день Сашка подложил ей в дневник записку: «Лара, давай дружить с тобой». В своем дневнике он нашел ответ: «Еще нос не дорос».

Тогда-то Сашка и махнул с Витькой Сомовым в Приморск, чтобы поступить юнгой на корабль дальнего плавания, а потом предстать перед ее очами прославленным капитаном. Но и в Приморске он был отвергнут.

Вернувшись в школу, Сашка увидел на Доске отличников рядом с Ларисиной фотографией нахальную физиономию Бориса. Сашка спрятался на ночь в школе, а утром все увидели над «Л. Стрекозова, пятый «В» пустое место. Дома Сашка подолгу разглядывал фотографию Ларисы и, повздыхав, шел к Юрке Вертеле.

Если сесть на старую скамеечку у Юркиного забора и незаметно посматривать на окна кирпичного дома, что напротив через дорогу, то крайняя занавеска обязательно зашевелится, а то и окно откроется и послышится голос Ларисы:

— Юра, что сегодня задавали по географии?

Юрка крикнет через улицу: «Весь земной шар!», или еще какую-нибудь чепуху. Ему хоть Лариса, хоть любая другая девчонка — все равно. Легко человеку живется!

Сашка считал себя волевым парнем, но сколько ни давал себе слово плюнуть по-мужски в сторону окон с зелеными ставнями — ничего у него не получалось.

Под этими окнами Сашка знавал не только зеленую тоску. В снежные дни, когда горбатый переулок превращался в ледяную горку и Лариса с подружками выходила покататься на санках, он не приставал к ним и не сбивал, как Юрка, девчачьи санки. Сашка носился на своих дутышах по укатанному тротуару и орал в азарте:

— Кого побаиваться-то? Подставляй санки!

Случалось, сама Лариса перегораживала дорогу своими санками, и Сашка, разогнавшись, легко брал барьер. Если кому-нибудь из мальчишек удавалось повторить рекорд, тогда Сашка, распалясь, снимал с себя куртку и расстилал ее на тротуаре.

— А теперь кто перепрыгнет?

Охотников не находилось. Сашка делал разгон побольше и птицей перелетал через черную пропасть. Бывало, правда, наступал на край куртки и летел кубарем, но неизменно сохранял веселую мину, и со стороны казалось, что кувырок — всего лишь акробатическая шутка. Потом, уже дома, Сашка мог хромать и потирать ушибленные места, но здесь, в Насыпном переулке, никто не видел на его лице гримасы боли.

И еще один день не забудет Сашка никогда.

Он подходил к Юркиному дому, когда увидел толпу мальчишек, которые о чем-то спорили.

— А я говорю, слабо! — кричал Юрка, размахивая длинным шестом.

— Если надеть резиновые сапоги и перчатки, тогда ничего не будет, — доказывал паренек в лопоухой шапке.

Мальчишки боязливо топтались у электрического провода, сорванного со столба ветром и змеившегося на мокрой земле.

— Кого побаиваться-то! — воскликнул Сашка, бросив взгляд на дрогнувшую занавеску. — Если за два провода взяться, тогда убьет, а за один…

И только он нагнулся, чтобы схватить провод, как с треском распахнулось крайнее окно и послышался пронзительный визг, лишь отдаленно напоминавший великолепный Ларисин голос: