Петр Северов - Сочинения в двух томах. Том второй

…Иркутский губернатор смог принять Рикорда только на следующий день, после обеда. До поздней ночи в доме губернатора веселились званые гости, и поэтому с утра «хозяин Сибири» чувствовал себя утомленным. Какой-то морской офицер, прибывший из Охотска, был до неучтивости настойчив: этого офицера следовало примерно отчитать, чтобы и другим он передал, каковы железные порядки здесь, в губернском городе.

Особенно возмутило губернатора, — что офицер даже не нашел нужным как следует приглянуть за своей внешностью: побрит он был из рук вон плохо; подозрительные ссадины на лице не запудрены; китель на нем неновый, ношеный, да еще какая-то дубина в руке. Только и оставалось бы, чтобы этой дубиной он на самого губернатора замахнулся…

— Чем могу быть полезен? — сухо справился «хозяин Сибири», уже не глядя на офицера. — Докладывайте покороче, я очень занят…

— Речь идет о чести русского флага и флота, — сказал офицер.

— О, это слишком громко! — равнодушно заметил губернатор.

— Тем не менее это именно так… И речь идет о судьбе русских моряков, вероломно захваченных в плен японцами.

Доклад офицера был краток и деловит — ни единого лишнего слова, восклицания или жеста. Рикорд рассказывал о нападении японцев, о своем прибытии в Охотск, о пути из Охотска в Иркутск так бесстрастно, словно и не был участником этих событий. Что поразило губернатора — это неслыханно краткий срок, в течение которого моряк успел добраться до Иркутска.

— Я знаю сибирское бездорожье, особенно в сторону Якутска, — молвил он, несколько смягчаясь. — Должен сказать вам откровенно, вы мчались, будто на крыльях.

— Сегодня же я готов отбыть в Петербург, чтобы получить приказ о военной экспедиции в Японию, — сказал Рикорд.

— Вы думаете, это очень просто? — спросил губернатор, рассматривая какие-то бумаги.

— Но наши моряки в плену! Они ничем не вызвали провокационного нападения японцев.

Откинувшись на спинку кресла, губернатор продолжал просматривать какую-то рукопись, время от времени внося поправки карандашом.

— Скажите, господин Рикорд, вы давно были в Петербурге? А, понимаю, давно. Когда отъезжаешь от столицы даже на сотню верст, незаметно теряется ощущение той политической атмосферы, в которой живут его императорское величество и правительство, атмосферы особенно изменчивой и сложной в наши необычные времена… Вы были в России очень давно — Охотск, и Камчатка, и русская Америка не в счет. Это — самые дальние окраины, где о важнейших событиях нередко узнают через год или через два года… Вам не следует спешить в Петербург, все равно в столице вы ничего существенного не добьетесь.

— Я изумлен, — тихо проговорил Рикорд, и голос его дрогнул. — Может ли столица остаться равнодушной к судьбам людей, которые попали в смертельную беду, выполняя задания правительства?

Губернатор еле приметно покривил губы.

— В подобных вопросах, господин офицер, заранее заключен ответ. Но критика правительства, надеюсь, не ваша область деятельности? Я слышал о Головнине, о его уходе из Кронштадта и вместе со многими соотечественниками приветствовал мужественного капитана. Мне очень досадно, что какие-то ничтожные самураи осмелились напасть на команду русского императорского корабля. Однако не кажется ли вам, что время для этого нападения японцами выбрано не случайно? Голландские купцы уже довольно прочно обосновались в Японии, и они, конечно, с готовностью доносят японцам о всех событиях в Европе. Не сомневаюсь, что японскому правительству известно о победах Наполеона. Однако известно ли вам, господин офицер, что его войска расположены в Варшавском герцогстве? Пруссия и Австрия стали его послушными лакеями и отдали ему свои армии. Знаете ли вы об этом? И еще доверяю вам, как военному: мы в самом спешном порядке укрепляем Ригу и строим крепость в Бобруйске. У нас уже ведутся мобилизации. Возможно, что в этот час, когда я с вами беседую, русские армии уже сошлись с армиями Наполеона у наших западных границ. Война может грянуть со дня на день, и это будет не какая-то второстепенная кампания где-то на окраинах России — это будет суровое испытание, не меньшее, чем при нашествии монголов.

Губернатор, впрочем, ошибался, думая, что моряк с «Дианы» отстал от событий на несколько лет. В Охотске, в Якутске, при встречах в пути он с жадностью ловил каждую новость и уже здесь, в Иркутске, успел познакомиться и беседовать с офицерами. Даже в далекой Сибири чувствовалось приближение большой военной грозы. И все же Рикорд не ждал, чтобы к его сообщению губернатор отнесся так равнодушно.

— Я успел передать капитану «Дианы» записку, — сказал Рикорд. — Я заверил его и матросов, что родина не оставит их в беде. Тот залив, где японцы пленили наших моряков, мы назвали заливом Измены… Еще несколько минут назад я не мог бы допустить и мысли, что это название может приобрести совсем иной, такой неожиданный и трагический смысл.

Губернатор резко отбросил бумаги и, громыхнув креслом, встал из-за стола;

— Измена?.. И вы хотите сказать… не со стороны японцев? Но выражайтесь яснее, господин офицер!..

— Я обещал возвратиться в Японию и выручить пленных. Я, офицер русского флота, вынужден изменить своему слову? Но разве никто не поймет в России, что не я в этом виноват?

— Вы очень смелы, — заключил губернатор, прямо, испытующе глядя Рикорду в лицо. — Я бы сказал, до подозрительного смелы… Но поскольку вами руководит благородное чувство патриота, я прощаю вам неосторожное слово. Итак, для вас не имеет никакого смысла дальняя дорога в столицу. Оставайтесь в Иркутске и ждите решения правительства. Сегодня же я перешлю ваше донесение в Петербург. Я поддержу ваше ходатайство.

Рикорд поклонился и, опираясь на палку, волоча искалеченную ногу, медленно вышел из кабинета. В приемной ждали несколько посетителей: какие-то франты купеческого типа; какая-то дама, вся в брошках, перстнях, ожерельях, звенящая и сверкающая, будто карусель. Она первая вбежала в кабинет, и через полуоткрытую дверь Рикорд слышал ее капризно-наигранный голос:

— Что это за странные визитеры? Я могу подумать, мой милый, что вы принимаете беглых солдат?..

Купчики-франты осматривали моряка молча, удивленно и вызывающе. Он неторопливо одел шляпу, закурил трубку и, громыхая палкой, прошел мимо этих холеных барчуков, пустив в лицо одному из них густую струю дыма…

Записка, полученная Головниным, была нацарапана ржавым гвоздем на измятом клочке бумаги. Долго, до боли в глазах, всматривался капитан в еле приметные царапины, однако смог разобрать лишь несколько разрозненных слов. Все его попытки соединить эти слова в какую-то осмысленную фразу не удавались. Было понятно только одно: Хлебников пытался предупредить капитана о какой-то серьезной опасности.