Леонид Соловьев - Новый дом

– Какого еще порядка?

В подполе пищала мышь, стрекотал за печкой сверчок.

– А как же… Все в мире рассчитано, мил-человек. Раз ты мужик, то приходится на тебя одна баба. Старая твоя любовь, к примеру, с другим живет, а того мужика старая баба опять же с другим. Так она, цепь-то, и переходит и ворочается к тебе с Устиньей. Значит, должен ты с ней жить.

Старик шумно высморкался.

– Вот потому, полагаю, магометанский закон неправильный. Он, магометанин, заместо одной бабы трех заберет, а где-нибудь, может в Африке, через него двое мужиков без баб мучаются… Цепь-то до них дошла пустая. Нет справедливости в таком законе!

Доктор крякнул. Кузьма Андреевич заторопился.

– Спи, мил-человек, спи!..

Луч выскользнул иза комнаты. Доктор смотрел в окно. Напротив амбулатории четко вырисовывалась на ровном небе яблоня; крупные, налитые звезды просвечивали сквозь ее поредевшую листву. Казалось, они свисают на тонких ножках вперемежку с белыми яблоками.

Кузьма Андреевич возвращался домой, умиленный и собой, и доктором, и Устиньей, и председательским планом. «Деткам-то, деткам хорошо будет. А вот ежели у меня и деток нет? Дотянем уж, видно, в хибарке…»

Он так хорошо знал свою избенку, что осматривал ее на ходу воспоминанием – и огорчался. Мечту о хрулинском доме похоронил он собственными руками навсегда, а другого свободного кулацкого дома в деревне не было.

«Ну ладно… Хлеба много, и то слава богу».

И он в десятый раз стал подсчитывать свою долю, и в десятый раз вышло – сто двадцать четыре пуда. И вдруг он сообразил, что ведь это двадцать пять пятериков, и даже вспотел. Он проверил свои подсчеты, тут его ударила вторая мысль, и он вспотел второй раз. Они со старухой могли съесть за год самое большое пятнадцать пудов. Остальные были свободными. Можно начинать строить дом. В правлении ссуду можно взять.

– Вот те раз! – прошептал он, присаживаясь на бревно. – Гнался за одним, а схватил другой!

В эту ночь старуха легла спать, не дождавшись его. Он ходил до деревне, выбирая место для нового дома. И деревенский косогор, на котором он прожил шестьдесят четыре года, сразу вдруг изменился – какие-то ямы, значит сырость, подгниет пол, какие-то рытвины, бугры – придется заравнивать. Не годится. Около пруда? Тоже не ладно – лягушка окаянные спать не дадут. Опять же комар…

Собаки рычали на него из подворотен, он все ходил, по нескольку раз возвращался на одно и то же место и опять бежал искать другое.

Ему понравилась ровная высокая площадка. Путаясь в сухом и цепком репейнике, он обмерил ее шагами. Оставался еще запас для палисадника. Колодец вот далеко, придется уговаривать старуху.

Его окликнул знакомый голос. Из лунного тумана вышел председатель.

– Ты что здесь ходишь, Кузьма Андреевич?

– Не спится чего-то… А ты?

– Тоже… Место вот смотрю – свинарник поставить.

Чмокая губами, рассыпая искры, председатель докурил цигарку, бросил в сырую траву.

– Ровно бы ничего место, а?..

– Это? – спросил Кузьма Андреевич с притворным пренебрежением. – Какое это для свинарника место? Колодец далеко…

– Выкопать можно.

– А сырость?

– Ну, откуда сырость?

– Завсегда сырость, – подтвердил Кузьма Андреевич. – Я уж это место знаю. Не смотри, что высокое… На отшибе опятъ же. Нет, – решительно закончил он, – свинарник здесь ставить не годится.

Председатель молчал.

– Идем, – вкрадчиво сказал старик. – Идем, Гаврила Степанов. Я тебе покажу, где надо свинарник ставить.

Они пошли. Луна светила им в спину, их тени плыли впереди. Председатель шел прямо и размашисто. Кузьма Андреевич то и дело оглядывался на хорошее место, облюбованное для своего дома, отставал, трусцой нагонял председателя и старался шагать с ним в ногу.