Владимир Битюков - Лесничиха

В цехе было тихо и безлюдно. Народ куда-то подевался, побросав молотки и лопаты. Даже не работала мешалка, словно отключилось электричество. Витька подошел к готовым пасынкам, потрогал их гладкие бока. Оглядел торцы. Чуть скошенные для прочности и красоты, они сливались в отвесную узорчатую стену.

Каждый пасынок был обложен соломой, словно хрупкая ценная вещь. Витька подсчитал и обрадовался: двести штук! Даже больше, чем надо! Полюбовался красивой укладкой и пошел к другому выходу с маленькой бытовкой около ворот.

Как раз в это время из бытовки вышли те два измазанных мужика и еще два — чуть почище. За ними семенил молоденький бойкий паренек, жующий что-то на ходу, и, наконец, завхоз. Все были уже навеселе.

— Голова — что пушок, а в ногах будто гири! — восхищенно объяснялись первые.

Вторая парочка приплясывала и норовила запеть. А паренек, в такой же робе, только очень чистой, и при галстуке, оживленно размахивал рукой. Он подбежал к Витьке и развязно, как со старым знакомым, поздоровался:

— Привет, корешок! — Пояснил завхозу: — Люблю сельхозэлектровцев. Наши. Строители! — Повернулся к Витьке, обдал его духом коньяка: — И колхозы люблю, особенно эту… Александровку!

Витька заикнулся насчет пасынков, и паренек, который, видно, был тут главный, не дал ему договорить:

— Бери! — Казалось, поднеси ему еще, и он подарит собственную душу.

Всей группой подошли к укладке. Завхоз тоже залюбовался пасынками, а Витька, вспомнив вдруг про технологию стройматериалов, решил повыпытать некоторые сведения.

— Из какой они марки цемента? — спросил он у парнишки.

— Делаем на совесть. Из портланда аж пятьсот!

Завхоз с уважением прислушивался к разговору, ласково поглаживая пасынки. Лицо его пылало, улыбалось. Так и было написано от щеки до щеки: «С бутылкой — оно проще и надежней. Давно проверенная в жизни вещь…»

— Сам идет! — крикнул кто-то приглушенным голосом. И сразу послышался грохот бетономешалки, застучали молотки, затрещали огни электросварки, и вообще — наступила работа.

С того конца, откуда пришел Витька, приближался суровый старикан в очках на тонком блестящем носу и в длиннополом пальто с болтающимися пуговицами. Развязный паренек куда-то испарился.

— Кто такие? — хмуро поинтересовался старикан и, узнав, кто они и зачем приехали, отрезал: — Ничего не знаю. Приезжайте после Нового года.

Оказывается, он был наиглавнейшим, а тот парнишка — только бригадиром. Может быть, тоже только из техникума…

Завхоз помрачнел и отошел в сторонку. Витька выступил вперед и передал свой разговор с Викентием Поликарпычем. Очки у старикана поползли наверх. И весь он выпрямился.

— Как так задерживается наш договор?! Не слыхал.

— На немного, на какой-нибудь месяц, — успокоил его Витька. — Вот закончим в Алексеевке и в Таловке и — сразу к вам.

Старик мотнул головой в сторону мешалки:

— Слышите, как воют моторы? Току не хватает, провода плохие, линии — сопля на сопле… Иначе говоря: нет-нет, ничего не знаю. Несите письменное распоряжение.

Витька с выражением взглянул на завхоза и двинулся к выходу…

Он вернулся через час, вспотев от близкого знакомства с местной властью, которая тоже, как и старикан, сперва ничего не хотела знать, а потом узнала и дала распоряжение на вывозку. Около завода, теснясь, уже стояли все колхозные машины. Витька радостно вбежал в сарай и победно замахал бумажкой. Старик как-то нехотя взглянул на документ и затравленно махнул рукой:

— Забирайте все к чертовой матери! — И хотел уходить. Но Витька загородил ему дорогу и попросил дать точные сведения о пасынках.

— Неделю, как вынули из опалубки, — сухо сообщил старик и удалился.

Витька минуту стоял, не в силах шевельнуться.

— Ты чего? — испугался завхоз, подбегая.

Шепотом, как большую тайну, Витька рассказал ему о производстве пасынков. В опалубке они должны лежать пять суток. А полный срок твердения — 28 дней.

— Они еще не дошли. Понимаете?

— Дома дойдут, — спокойно ответил завхоз. И крикнул, обращаясь к колхозникам: — Налетай, ребята, нагружай!

Якушев раскинул руки, уперся в штабель узкой спиной.

— Не дам!

Лицо у завхоза сделалось бледным. Потом оно вновь загорелось — кроваво и яростно:

— Да ты что — измываться?!.

— Тревожить не дам, хоть убейте.

— Ах, ты… — взгремел рукастый матом, растерянно оглядывая колхозников. И зловеще протянул: — Ла-ад-но… Поворачивай, ребята, назад. Будете свидетелями. — На его лице было написано: «Все, паразит. Теперь лучше не вертайся в Алексеевку».

Нервно, надрывно загудели машины, одна за другой выбираясь с территории завода. Витька попросил шофера сделать остановку возле почты. Надо было срочно позвонить в Заволжск, рассказать о таком положении.

На этот раз соединили быстро. Якушев стоял в переговорной будке и что есть силы кричал, закрывая глаза от напряжения:

— Не могу я их трогать раньше времени! Можно нарушить их внутреннюю силу!

Викентий Поликарпыч долго молчал, хрустел мундштуком.

— Мы вот что, — наконец произнес он гробовым голосом. — Мы тут подумали и решили увеличить нагрузку на мастеров. Объект твой небольшой. Передай-ка его Седову, а сам возвращайся в Заволжск.

Будто кто дернул за сердце, да так и повис на нем. Было больно и жутко, как ночью, когда снится, что ты умираешь. Якушев рванулся, заорал:

— Да вы что, Викентий Поликарпыч?! Да как я могу?.. — И прижался губами к трубке. — Я лучше — слышите? — я лучше в монтеры уйду, чем назад.

— Это твое личное дело…

К машине возвращался сутуло и медленно. Молчаливый жилистый шофер пожалел его и тихо, как больному, предложил:

— Сел бы ты лучше в кабинку-то.

Завхоз промолчал, только зло вскосился на шофера. Витька вспомнил про шляпу, оглядел тоскливыми глазами улицу и пошел в промтоварный магазин. Но шляпы он там не купил, а выбрал шапку, телогрейку и рабочие рукавицы.

Шапка была грубая, с длинной тесьмой. Машина шла с превышением скорости, и тесемки мотались на ветру, хлопали, как маленькие кнутики…

Когда приехали в Алексеевку, уже стемнело. Около правления чернела «катафалка». За окном в коридоре угадывался Серега Седов. Он стоял перед сидевшими на лавочке монтерами и что-то говорил, кулаком отбивая слова.

Протопал, врываясь в правление, завхоз. Витька двинулся тоже, стараясь держаться как можно уверенней. Трудно было войти как ни в чем не бывало, положить на лавочку рабочую одежду и посмотреть в Серегины глаза…

— Витя!

Он оглянулся и замер: со стороны лесосклада бежала Сопия, укутанная в платок и телогрейку. Остановилась близко:

— Ты почему от всего отказываешься? Почему боишься?!

Она уже знала. Наверно, ей сказал Серега. А тому, наверно, позвонил начальник.