Виктор Устьянцев - Крутая волна

С подножки на него прикрикнул проводник:

— Я те дам в окошко! Не видишь, вагон классный! Иди к общим.

— Да ведь обчие‑то, они все занятые.

— А ты попроворнее действуй, — посоветовал проводник неуверенно, сомневаясь в такой возможности неказистого мужичка. — А то жди следующего поезда.

— Да ведь я их столько уж пропустил. А ехать надо. Посадил бы, христа ради.

— Не полагается без билета. А свободных мест нет.

— Мне и не надо, я где — нито в уголке пересижу, — поспешно с надеждой сказал мужичок.

— А верно, пустите, — попросила Ирина. Ей было до слез жаль мужичка. — Хотите, я за него заплачу?

— Ну черт с тобой, садись. — Проводник подхватил мужичка за шиворот, легко поднял на подножку и втолкнул в тамбур.

Поезд тут же тронулся, а Ирина долго еще стояла у окна, смотрела на пробегающие мимо поля и леса и была очень довольна собой.

— Смотрите застудитесь, — сказал Иван Акимович, — Или думаете, что сделали доброе дело, так и простуда не возьмет?

— Однако надо с проводником расплатиться. — Ирина отошла от окна и полезла в сумочку. — А сколько стоит билет?

— Смотря куда ехать, — сказал учитель, — Да вы подождите, проводник сам придет и скажет.

Но Ирина все‑таки разыскала проводника, он изумленно выслушал ее и рассмеялся:

— Какой еще билет, где его возьмешь? И посадил я его вовсе не из‑за денег. Третий год езжу, навидался, как народ мучается… Вот если ревизор прогонять будет, тогда заступитесь. — И, обращаясь к сидящему в проходе мужичку, сказал: — Ты вот что, не мозоль тут глаза, иди‑ка ко мне в закуток.

Мужичок испуганно вскочил и, кланяясь, стал пятиться в закуток, приговаривая:

— Премного благодарен, век не забуду вас, добрые люди.

Ирина, разочарованная было тем, что проводник, собственно, не столько по ее просьбе, сколько пс доброте своей души посадил мужичка, опять воспрянула и тоже поблагодарила проводника:

— Спасибо. — И с пафосом добавила: — Как много вокруг хороших людей!

Проводник усмехнулся:

— Мало вы еще знаете людей‑то! Они всякие бывают. Ничего, еще и плохих навидаетесь.

Если бы Ирина могла предполагать, что это предсказание так быстро сбудется!

Едва проехали Пензу, как поезд вдруг резко затормозил, с полок посыпались вещи. Кто‑то в соседнем купе громко выругался. За окном вагона сухо щелкнул выстрел, потом еще несколько, послышался звон разбитого стекла, и по вагону, как вихрь, пронеслось страшное слово: «Бандиты!»

— Ложись на пол! — сказал Петр и, видя, что Ирина медлит, сдернул ее с лавки.

Почти в то же мгновение хрястнуло толстое оконное стекло, и на Ирину посыпались осколки. Ирина хотела встать, но Петр придавил ее одной рукой к полу, а другой уже вытягивал из‑за пазухи револьвер, путаясь в вороте рубахи. Вот он вскинул его, оглушительно грохнул выстрел, и за окном кто‑то закричал животным криком. Старик вцепился в руку Петра и умоляюще заговорил:

— Не надо стрелять, они же нас всех перебьют. Я знаю, с ними лучше по — хорошему, отдать им все, что есть, тогда они не тронут…

Петр оттолкнул его и опять стал в кого‑то целиться. Но не выстрелил, опустил револьвер, выглянул за дверь, тотчас захлопнул ее и закрыл на задвижку. В коридоре послышался тяжелый топот, кто‑то с лязгом и грохотом открыл дверь со седнего купе, и оттуда донесся визг, — наверное, это визжала севшая в Пензе монашка. «Хорошо, что не к нам села, — отметила про себя Ирина. — Учитель‑то еще в Самаре сошел, место было свободное».

Вот кто‑то дернул дверь их купе, она не поддалась, тогда в нее ударили чем‑то тяжелым, должно быть, прикладом. Петр выстрелил через дверь, то ли промахнулся, то ли пуля его револьвера была на излете и никого не задела, но за дверью установилась вдруг такая тишина, что стало слышно, как под лавкой шепчет старик:

— Господи, пронеси. Не дай загубить душу невинную!

Потом кто‑то из коридора звонко и строго спросил:

— Эй, чего вы тут валандаетесь?

— Да вот, стреляет тут один из четвертого купе, — ответил ему хриплый голос.

— А вы‑то почему не стреляете?

— Не способно нам стрелять, не развернешь винтовку впоперек‑то, из ее только вдоль коридора и можно палить.

— А ну, давай к окну!

Опять послышался удаляющийся топот, Петр перекинулся к окну и осторожно выглянул из‑за стенки. По нему тотчас кто‑то выстрелил, пуля гулко впилась в верхнюю полку, полетели щепки. — Петр тоже выстрелил, но, кажется, опять промазал.

Четвертый выстрел он не успел сделать: дверь купе вдруг с грохотом упала, и двое или трое человек бросились на него, выбили револьвер, быстро скрутили и поволокли из купе. Наверное, Ирину и старика они даже и не заметили бы, но упавшей в купе дверью ей придавило руку, на дверь еще кто‑то встал, сделалось нестерпимо больно, и Ирина вскрикнула.

— Гляди — ко, тут еще кто‑то есть. А ну вылазь!

Первым из‑под лавки вылез старик, торопливо, опасаясь, что его не дослушают, начал пояснять:

— Я тут вовсе ни при чем, я сам уговаривал его не стрелять, спросите его. — Он указал на Петра, которого держали за руки двое мужчин.

— Уговаривал? — коротко спросил Петра третий — обладатель звонкого голоса, должно быть старший среди них, высокий парень лет двадцати пяти с рыжим чубом, выбившимся из‑под кепки.

— Он действительно уговаривал, — подтвердил Петр.

— А баба чья? — спросил рыжий, кивая на все еще лежавшую под дверью Ирину, отодвинул дверь и помог Ирине подняться с пола.

— Его баба, его, — услужливо поторопился доложить старик.

— Бабу тоже забрать, — приказал кому‑то рыжий, и тотчас из‑за проема двери вывернулся еще один мужик и вытолкнул Ирину из купе.

— Дайте хотя бы собрать вещи, — попросила рыжего Ирина.

— Вряд ли теперь они тебе понадобятся. И эти‑то лишние. — Парень рванул на ней кофту.

— Мерзавец! — крикнула Ирина, вырываясь из рук державшего ее мужика. — Скотина!

Тут откуДа‑то из толчеи вынырнул тот самый мужичок с котомкой, которого посадили в Уфе, и стал просить рыжего:

— Сделай милость, ослобони ее, она женщина душевная, уговорила меня без билету взять. Хри- стом — богом прошу. Зачем хорошего человека заби- жать?

Рыжий окинул мужичка недоуменно — презрительным взглядом и усмехнулся:

— Что хороша — и без тебя вижу. Да ты‑то тут причем, воробей эдакий? Чего ты тут расчирикался? Али заодно с этим? — кивнул на Петра.

— Дак ведь все мы люди, все человеки…

— Ладно, некогда тут выяснять, что ты есть за человек, потом разберемся. Прихватите‑ка и его, ребята!

Всех троих — Ирину, Петра и мужичка — бросили в бричку и повезли к темневшему километрах в полутора от дороги лесу. Следом ехало человек десять всадников во главе с рыжим парнем, потом— другая бричка, доверху наполненная чемоданами, сумками и узлами, замыкали кавалькаду еще человек двадцать всадников. Они то и дело оглядывались, наверное, опасались преследования, но их никто не преследовал; паровоз, испуганно: вскрикнув и окутавшись паром, медленно потащил состав дальше, и вскоре за поворотом скрылся последний вагон, густое облако дыма долго еще висело над насыпью.