Виктор Устьянцев - Крутая волна

— «Республика» и «Петропавловск» рвутся в бой, можно будет послать их, — предложил Петр.

— Лишь в крайнем случае. Они — резерв. И потом, не забывай, у нас там еще «Аврора». Знаешь, что это значит?

— Нет.

— Утренняя заря. Символическое название. А?

— Пожалуй.

— т- Не «пожалуй», а точно.

Они сошли на берег и направились к вокзалу. Впереди шел отряд моряков. В темноте невозможно было прочесть надписи на бескозырках и узнать, с какого корабля матросы. Да и не все ли равно, с каких они кораблей?

А город спал…

К утру из четырех, назначенных в поход эсминцев были готовы «Меткий», «Забияка» и «Самсон». На «Страшном» ремонт не успели закончить, и вместо него готовился к выходу «Деятельный». С миноносцами выходило сторожевое судно «Ястреб». Оно должно было зайти во Фридри — хсгамн, погрузить там оружие для отправившегося по железной дороге сводного отряда и в тот же день доставить оружие в Петроград.

Утро выдалось теплое, солнечное, и Брунс — парк был до отказа заполнен горожанами. Вездесущие мальчишки облепили деревья, пробрались даже на корабли, и патрули уже перестали обращать- на них внимание. Только на «Полярной звезде» вахтенный гонялся за юрким белоголовым мальчуганом, неведомо как проникшим на палубу. Вахтенный, окончательно запыхавшись, весело погрозил пальцем:

— Я те, пострел, уши оторву!

Мальчишка скорчил рожицу и показал вахтенному язык. В это время на палубе появился боцман, грозно посмотрел на сорванца и, пошевелив, как таракан, усами, строго спросил:

— Эт‑то что еще такое?

Испугавшись боцмана, мальчишка бросился к трапу и чуть не сбил поднимавшегося на яхту командующего флотом. Развозов остановился, проводил мальчишку хмурым взглядом и раздраженно подумал: «Совсем распустились!»

Выход кораблей задержался на несколько минут: судовые комитеты линейных кораблей «Республика» и «Петропавловск» все‑таки добились отправки своих отрядов в Петроград, и сейчас они переходили на миноносцы.

Но вот на мачте «Полярной звезды» поднялся флаг «Добро», и миноносцы начали вытягиваться в кильватер. На их стеньгах заалели красные флаги и лозунги: «Вся власть Советам!» Команды выстроились вдоль бортов, стали по стойке «смирно». На остающихся кораблях команды тоже выстроились, но стояли вольно, махали руками, с корабля на корабль перекатывалось тысячеголосое «ура». На линейных кораблях, на причале, в Брунс — парке играли оркестры, играли нестройно — кто «Марсельезу», а кто вчерашний еще беззаботный вальс. Но сходило, вернее, годилось и то и другое.

Развозов отдавал проходящим кораблям честь, Дыбенко тоже прикладывал руку к бескозырке. Он скосил глаза сначала вправо, потом влево, но Винтера не увидел. Тогда спросил у Развозова:

— Ну как? Теперь поверите?

Развозов тоже разыскивал взглядом флагманского инженер — механика и тоже не находил. После памятного разговора с Дыбенко у Развозова был свой разговор с Винтером. Флагманский механик подтвердил математическими расчетами невозможность предприятия, задуманного Центробалтом. И вот сейчас все эти расчеты рушились, и Развозов не мог скрыть своего восторга.

— Да, это чудо. Сделали поистине невозможное. За одну ночь! При таком рвении и силе желания вам обеспечен успех. В таких условиях приятно и служить.

Стоявший позади командующего Шумов усмехнулся. «Насчет того, что приятно, весьма сомнительно», — мысленно возразил он. А Дыбенко улыбался, и эта улыбка раздражала Петра: он не одобрял благосклонного отношения Павла к Раз- возову. «Адмирал — он и есть адмирал. Хитрит, и больше ничего».

На этот раз Шумов ошибался. Развозов не хитрил, он восторгался искренне, он никогда до этого не наблюдал столь горячего энтузиазма матросов, которых по — своему любил — больше за их привычку к порядку и чистоте, чем за думы и чаяния…

Мимо «Полярной звезды» проходил «Забияка», и Шумов забыл о командующем. Эсминец был совсем близко, Петр пристально вглядывался в лица стоявших вдоль борта моряков, отыскивая среди них племянника. Он видел Клямина, Дроздова, заметил на сигнальном мостике Демина, Гордея нигде не было. И только когда эсминец проходил траверз яхты, увидел племянника на левом крыле командирского мостика. «Ишь ты! — удивился Петр. — В гору полез. А давно ли в подпасках ходил?» Опять неуместно нахлынули воспоминания о деревне, об Акулине. «Поглядела бы она на меня сейчас. Стою вот рядом с адмиралом и в ус не дую. Тоже в начальство выбился». Потом ему стало стыдно за такую хвастливую мысль, и он снова подумал о Гордее: «Сделаем революцию, пусть малость поучится и станет морским командиром. А там, глядишь, и верно в командующие выйдет. — И с горечью подумал о себе: — Мне бы тоже учиться надо, да уж годы не те».

Ему казалось, что жизнь его пролетела незаметно, хотя было в ней много всякого, повидал и испытал он немало. Глядя вслед уходящим кораблям, он перебирал ее в памяти всю по порядку: деревня, служба на флоте, война, плен, опять деревня, опять служба и опять война… И вот теперь — революция. Он позавидовал тем, кто идет сейчас на Петроград делать ее, потому что сам он многое сделал для ее подготовки. Он вспомнил вчерашний разговор с Павлом.

— Отпусти ты меня в Петроград, — просил Петр. — А то получается нескладно: эшелоны отправлять — Шумов, корабли готовить — Шумов, а как до дела дошло, нет Шумова.

— Чудак, думаешь, мне туда не хочется? — спрашивал Павел. — Еще как хочется! Но в Петрограде и без нас с тобой есть кому командо- довать. А тут у нас целый флот. Возможно, от него еще потребуется такая поддержка, что придется двинуть на Питер не четыре, а сорок кораблей…

Эсминцы уже миновали Гельсингфорские ворота, прибавили ход, за кормой вскипели буруны. Команды отошли от борта. А на оставшихся кораблях матросы все еще стояли в строю, провожали взглядами уходящие миноносцы и тоже, наверное, завидовали.

Эсминцы шли полным ходом. За кормой весело кипела вода, мелко дрожала под ногами палуба, глухо гудели машины. Матросы с «Республики» и «Петропавловска» сгрудились на баке, перебрасывались шутками, курили, мешали комендорам носового плутонга проводить тренировку. Клямин затеял беседу с маленьким юрким матросом с «Республики».

— Эй ты, «республиканец», откуда будешь?

— Тамбовский.

— Ну и я тамбовский. По говору я тебя сразу опознал. Какого уезда?

— Кирсановского.

— Ия оттуда! — обрадовался Клямин. — Выходит, земляки. Деревня‑то какая?

— Чутановка. Слыхал?

— А то как! А я из Шиновки. Деревня‑то ваша почти подле нас.

— Да- ну? Вот не знал! — обрадовался и чута- новский. — Ну здорово, земляк!

Они обнялись, трижды поцеловались, потом уселись прямо на палубу и, перебивая друг друга, начали рассказывать о своих домашних делах и заботах, пересыпая речь словами, одним им понятными.