Алексей Бондин - Ольга Ермолаева

— Ну и для вас тоже нерадостно будет, Павел Лукояныч.

— Оно верно, и нам легче от этого не будет. Только мы тут меньше, всего теряем... (Все мы тут. Ну, ладно... Я все-таки тороплюсь... Значит, завтра идите.

— Спасибо тебе, Павел Лукояныч.

— За что?

— А что нас-то не забываете.

— Ну, я тут не причем... Наше общее дело... Мое дело маленькое... Так я пошел. А вы шибко-то не убивайтесь, до свидания...

Добрушин направился к выходу. Оля вышла во двор проводить.

— Ну, как, не говорили вы никому, что я в ту пору был у вас? — спросил он.

— Нет.

— То-то... Ты молодец растешь.

Добрушин ласково похлопал Олю по плечу и торопливой походкой ушел.

Утром другого дня Ермолаевы пошли в правление рудника. День был пасмурный. Моросил мелкий дождик. Дул холодный северный ветер.

В правлении они долго сидели в полутемном коридоре у дверей кабинета управителя.

В кабинет входили и выходили люди с бумагами в руках. Несколько рабочих решительно вошли к управителю.

Они долго и громко говорили о чем-то. В коридор вырывались отдельные возгласы чьего-то сильно картавящего голоса.

— Не могу я этого сделать, господа.

Наконец, рабочие вышли.

— На словах, видно, так, а на деле иначе,— проговорил один рабочий.

— Ироды...

Молодой рабочий, проходя мимо Ермолаевых, пристально посмотрел на них.

— Вы что туда?

Оля молча тряхнула головой.

— Насчет пособия за Жигарева?

— Да.

— Так что не идете? Идите. Что стесняться? За своим пришли, за кровным, идите, да и все тут.

Рудокоп открыл дверь кабинета и легонько подтолкнул их вперед.

За большим письменным столом сидел совсем еще молодой человек с чисто выбритой головой и черными тонкими усиками. На нем был новенький с иголочки мундир горного инженера с темнозелеными бархатными петлицами, на которых блестели значки — молоток и якорь.

— Вам что? — спросил инженер, вскинув брови.

— К вашей милости мы, ваше благородие,— проговорила Лукерья, прижимая к груди завернутую в платок расчетную книжку Сидора.— Помогите бога ради.

— В чем дело?

— Насчет пособия... Вот...— Лукерья торопливо развернула платок и подала управителю книжку,— уж не знаю, надо ли, нет ли это.

Управитель бегло взглянул на расчетную книжку и, отдавая ее обратно, сухо сказал:

— Мне о вас докладывали... Придется подождать... Выйдите, и без доклада прошу не входить... Выйдите...

— Ну, что говорит? — спросил молодой рабочий, когда Ермолаевы вышли в коридор.

— Обождать велел.

— Ишь ты, суслик... Ну, обождите. Не слишком-то церемоньтесь с ним... Это — штука...

Рудокопы ушли. Снова началось томительное ожидание в сутолоке торопливых конторских служащих.

— Чует мое сердце, что мы зря сюда пришли,— сказала Лукерья.— Не будет толку никакого... Не идти ли лучше домой.

— Тогда не нужно было и приходить сюда, мама,— недовольно сказала Оля.

— А вот, посмотри, что не будет толку.

Наконец, управитель вышел в коридор. Он был уже в пальто. На голове была светлосерая фетровая шляпа, в левой руке покачивалась трость. Лукерья и Ольга, увидев его, встали.

— А-а, вы... Я про вас и позабыл...— пробормотал он.

— Идите сюда, побеседуем.

Они снова вошли в кабинет.

— Ну-с, что вам от меня нужно?..— не садясь за стол, проговорил управитель. Он навалился на спинку кресла и положил свою трость на письменный стол.

— А насчет пособия,— несмело начала Лукерья.

— Ах, да-да... помню... Это за Жигарева... Кажется... Сидора?

— Да, за Сидора Жигарева.

— Да-да, кажется, что-то есть на этот счет... Присядьте.— Управитель нажал кнопку электрического звонка.

— Вы жена будете Жигареву?.. А это ваша дочь?.. Очень жаль... Такое несчастье случилось... Надо сказать, что его смерть вызвала у нас на руднике одно большое недоразумение...

В кабинет вошел маленький, седенький бухгалтер с юркими глазами.

— Вы меня звали, Станислав Павлович?

— Да, скажите, Феоктист Степанович, как обстоит дело с пособием семьи Жигарева...

— А пока никак,— сказал бухгалтер,— Никто еще не приходил.

— А вот пришли.

— А-а... Хорошо, я сию минуту.

Бухгалтер бойко вышел из кабинета, а директор, не снимая пальто и шляпы, сел в кресло. Он молча смотрел в окно и тихо насвистывал какую-то веселую мелодию. Прошла минута ожидания. Бухгалтер возвратился с папкой бумаг и, раскрыв ее, скороговоркой стал объяснять:

— Я, Станислав Павлович, ничего тут не понимаю... Тут какое-то недоразумение. По документам Сидор Жигарев холост, в браке не состоял. А здесь требуют пособия не для матери Жигарева, а жене и, кажется, еще дочери... Да, жене и дочери. Я, я... Станислав Павлович... Пока что не видел жен законных у холостых людей — неженатых... Бывает, конечно... Не жена, а... Ну, как там изволят их называть.

Управитель сначала был рассеян, но потом насторожился, приподнял тонкие брови и стал внимательно слушать бухгалтера.

— Да?.. Собственно я тоже что-то не понимаю... Вы жена будете Жигареву?..— спросил управитель.

— Жена, но мы... Мы жили с ним так...

— Как?

Лукерья смешалась.

— Ну, как вы жили?

— Не венчаны, что ли, или как иначе? — спросил бухгалтер, сердито смотря на Лукерью.

— Да, без венца жили...

— Тогда какая же ты ему жена?.. Таких жен, пожалуй, у каждого найдется много,— насмешливо сказал бухгалтер.

По лицу управителя скользнула холодная усмешка.

— Как ваша фамилия? — спросил он.

— Ермолаева.

— Ну-с... А это Сидор Жигарев... Не понимаю...— Управитель пожал плечами.

— Но я с ним жила...

— Тоже не знаю... Может быть вы были любовницей, это нас не касается... Любовницам мы пособий не выдаем. Пусть придет его законная жена, тогда мы с полным удовольствием... А вам...— Управитель снова пожал плечами.— Это ваша дочь?

— Да...

— От Жигарева?

— Нет, она от мужа.

— Ну, это безобразие... Стыдно, сударыня... Имеете мужа и просите пособие за любовника...

— Но у меня муж давно покойный.

— Это тоже меня не касается... Напрасно вы хлопочете, сударыня... Отнимаете у нас драгоценное время своими просьбами.

— Ваше благородие, но я...

— Что ты?

Лукерья оглянулась на Олю, потом, замявшись, сказала чуть слышно:

— Я скоро буду от Сидора Жигарева ребенка иметь.

— Это дело ваше...

— Пусть хотя бы и сейчас имела, все равно толку будет мало,— пояснил бухгалтер.

— Идите с богом,— мягко, почти ласково сказал управитель.— Если недовольны, подавайте на нас в суд...

Сказав это, управитель встал и направился к выходу, поправляя на руках лайковые перчатки.

— Барин...— плачущим голосом проговорила Лукерья.

— Ничего я не могу,— сказал управитель, выходя из кабинета.

— Ни души в тебе, ни сердца нету,— задыхаясь, сказала Лукерья.

— Ну-с, господа честные, давайте уходите отсюда со христом, — сердито проговорил бухгалтер. — Некогда с вами валандаться.