Вера Кетлинская - Дни нашей жизни

— Ты, Аркадий, того... не безумствуй, — предостерег Николай, испуганный этим приступом гнева. — Есть другие средства.

— Какие?

Большой, с крутыми плечами, обтянутыми курткой, со сжатыми в кулаки огромными ручищами — Аркадий стоял перед Николаем и коротко, сильно дышал.

— Ты смотри, Аркаша, — повторил Николай. — Это тебе не пушкинские времена. И не в старой деревне — на кулаках решать.

Аркадий упрямо пригнул голову:

— А как? Ты скажи.

Николай сам не знал как. Все, что подсказывала память, в данном случае не годилось. Поговорить с Гаршиным напрямик? Но Гаршин ему не ровня, он просто пошлет его к черту. Поднять на партбюро вопрос о не­этичном поступке коммуниста Гаршина? Но что ска­жешь? Что Валя Зимина была давно влюблена в инже­нера Гаршина, а он не обращал на нее внимания, а по­том соблаговолил заметить ее, и несколько дней Валя ходила сама не своя от счастья?.. А потом что-то вдруг надломилось, и на вечеринке турбинщиков Гаршин да­же не подошел к Вале? Как тут судить со стороны, что у них произошло?

— Мы же ничего толком не знаем, — сказал Николай с досадой. — Бить — тоже надо знать, за что.

Аркадий впервые до конца ощутил тяжесть Валиного молчания, ее горя, загнанного внутрь. Вот и Николай ничего не знает. И с подружкой своей, Ксаной, Валя давно не встречалась; тоже, видимо, не призналась ей ни в чем. Может быть, дома у нее есть родные, подруги, мать?

— Живет она одна, у нее вся семья погибла в вой­ну, — сказал Николай, своими путями пришедший к тем же мыслям.

— А из дому она и не выходит.

Николай внимательно поглядел на Аркадия — вот до чего дошло у парня! А тот даже не смутился, выдав себя, — ему было все равно.

— В конце концов, дело именно в ней, — сказал Ни­колай. — Морду набить проще всего. Но разве Вале этим поможешь?

Аркадий зрительно представил себе, как он подхо­дит к Гаршину и бьет его с размаху по лицу. Даже во­ображаемый удар доставил ему острое удовлетворение. Но тут же он понял, что весь цех всполошится и весь цех узнает, за что Аркадий избил Гаршина. Печальная история Вали Зиминой будет обсуждаться по всем зако­улкам, обрастая подробностями, как всякая сплетня.

— Да, это не годится, — признал Аркадий, и пре­лесть мести померкла.

Через минуту, горько понурясь, он спросил:

— Так что же делать?

Они долго молча сидели рядом на кирпичах.

— Подлость это! — вдруг с горячностью воскликнул Николай. — Прямо подлость получилась! Ведь понима­ли, что случилось с нею что-то, и отступили — пусть мол, переживет, придет в себя. А тут, может, вовремя доброе слово сказать...

— А студия? Она Джесси играла, а ушла — и никто пальцем не шевельнул.

— А ты? — в упор спросил Николай.

— Что я? Да я...

— Вот, вот! — зло подхватил Николай. — Все мы так! Почему я, да как я, вдруг что-то подумают! А ты бы поднял вопрос на студии, с режиссером поговорил бы! Почему же не ты? Если человек любит, он, по-моему, всему свету не побоится сказать: люблю, берегу, защи­щаю!

— Я же и виноват?

Аркадия оскорбило это нежданное обвинение, — ведь именно он первым забил тревогу! И в то же время обвинение было справедливо. Он стеснялся говорить о Вале с членами студиии, с режиссером.

На следующую репетицию он пришел пораньше и отозвал режиссера.

— Вы вот что, Валерий Владимирович, — сказал он, втянув голову в плечи и мрачно, исподлобья глядя ему в лицо. — Хвалить Валю Зимину вы хвалили, захваливали даже... А какого ж черта теперь отмахнулись? Ушел себе человек — и ладно. Заменили. А почему ушел? Что у человека на душе? Вы ж человеческой душой занимаетесь — психологические состояния, прав­да жизни и все такое... а тут мимо прошли?

Валерий Владимирович изумленно слушал эту стра­стную речь, склонив набок седеющую голову и наблю­дая, как порыв чувства преображает лицо молодого че­ловека. Первым побуждением режиссера было оправ­даться. Но он был впечатлителен и тут же отбросил недостойное желание выглядеть правым.

— Спасибо, мой друг. Подтолкнули и пристыдили! — сказал он и, склонный к внешним проявлениям самых непосредственных движений души, добавил, картинно разводя руками: — Ведь думал, хотел разузнать, пойти к ней, вернуть! А не сделал... захлестнуло, завертело — человек-то и потерялся!

Аркадий по-прежнему исподлобья и все более недо­брожелательно разглядывал режиссера. Тот вдруг ко­зырьком приставил пальцы ко лбу и забормотал:

— Погодите, погодите... Это находка, мой друг! Вот так, именно так вы должны стоять и смотреть, когда слушаете Макферсона! Ну-ка, ну-ка, попробуйте сказать эти ваши слова... как это у вас...

Аркадий резко переменил позу:

— Я с вами о Зиминой. Без нее я все равно играть не стану.

Валерий Владимирович схватил Аркадия за руки, энергически потянул к дивану, заставил сесть рядом и сразу стал простым, естественным.

— Вы правы, Аркаша, — сказал он. — Что мне нужно сделать, по-вашему, и как повидать, ее? Пойти к ней домой? Или в цех? Что с нею случилось, вы знаете?

Они решили, что Валерий Владимирович приедет завтра к концу рабочего дня в комсомольский комитет завода, попросит вызвать Зимину и поговорит с нею о том, что без нее постановка провалится, что нехорошо подводить коллектив студии перед премьерой.

Аркадий видел, как Валя прошла в комитет. Он сло­нялся по двору и волновался — сумеет ли Валерий Владимирович душевно поговорить с нею, не оттолкнет ли ее этими своими словами и жестами. Когда режис­сер и Валя вышли вместе и направились к проходной, Аркадий метнулся в глубь двора, чтобы не быть заме­ченным.

На очередной репетиции Валя репетировала как всегда и с особою доверчивой ласковостью в голосе об­ращалась к режиссеру, так что сомнения Аркадия рас­сеялись. Аркадий не мог знать, что именно шумное и неприкрытое проявление участия и заинтересованности в ее судьбе неожиданно подействовало на Валю больше, чем сдержанные расспросы Николая и Ксаны Белковской. Из гордости отвергнув искренние попытки дру­зей вызвать ее на откровенность, она вдруг без сопротивления, не сдерживая слез, призналась чужому, се­деющему актеру, что она разочаровалась в людях, увидела, что нельзя доверять им, и теперь не знает, как жить. А Валерий Владимирович охотно подтвердил: «Да, мы, мужики, народ подлый, с нами надо держать ухо востро», и тут же вскользь заметил, что не все ведь таковы, есть и чудесные ребята — может быть, Валя не умеет разобраться, кто стоит любви, а кто не стоит. Валя растерялась оттого, что Валерий Владимирович извлек из ее признания больше, чем она хотела расска­зать ему, а он продолжал говорить: один молодой че­ловек даже обругал его за равнодушие к судьбе Ва­ли, — значит, есть у нее настоящие друзья? Зачем же преувеличивать! Не лучше ли присмотреться к окружа­ющим и больше не ошибаться? Валя улыбнулась сквозь слезы и попробовала опять заговорить о том, что дело в разочаровании, в утрате доверия, но Валерий Влади­мирович замахал руками, засмеялся и обнял Валю, а затем начал ей рассказывать всякие жизненные исто­рии про любовь несчастную и счастливую, про ошибки и про то, как важно найти «золото в душе» вместо того золота, которое порой обманно блестит, но оказывается стекляшкой. В этих рассказах прошло больше часу, и за этот час Валино горе как-то потускнело. Валерий Владимирович спохватился, что ему пора в театр, пригласил Валю на спектакль. Валя поехала с ним и уже по дороге, успокоенная и повеселевшая, обещала прийти на репетицию.