Вера Кетлинская - Дни нашей жизни

— Ого! Это когда же ты успел разбогатеть?

— Премия-с, — громко сообщил Саганский, хвастли­во оглядывая окружавших его директоров. — От мини­стерства, Григорий Петрович. За хорошую работу. Вот так!..

И спросил ласковым тенорком:

— А у тебя не предвидится, Григорий Петрович? Машина недурная. Предложат — не скромничай, бери.

Директора смеялись:

— Что ему ваши отливочки, Григорий Петрович! Ему и так премии дают.

Немиров сумел отшутиться:

— Так это ж на моих обоймах заработано. Недаром он меня завалил ими на год вперед. Мне на номенклату­ре отыгрываться труднее, а то я давно бы «зим» зара­ботал.

Чтобы замять неприятный разговор, Саганский дру­жески осведомился:

— Супруга поправляется? Тяжело мне без нее, пря­мо как без рук.

— Что ж поделаешь, после такой болезни надо хоро­шенько отдохнуть, — как всегда сдержанно, сказал Не­миров, но лицо его вдруг стало мягче, светлее и еще моложе. — А чувствует она себя совсем хорошо. И рент­ген последний хороший. Ты только не торопи ее, Борис Иванович.

— «Не торопи, не торопи»... — проворчал Саган­ский, забираясь в машину и тяжело дыша от усилий, каких это стоило ему. — Зачем же мне торопить ее? Мои работники будут гулять, работа будет стоять, а кое-кто будет нас критиковать...

Он улыбнулся невинной улыбочкой и крикнул на прощанье:

— Ладно, Григорий Петрович, цела будет твоя Клавдия Васильевна! Передавай привет ей!

Машина плавно тронулась и умчалась, взвихрив снежную пыль.

Григорий Петрович подошел к своей «победе», поша­рил по карманам, вздохнул и сел рядом с шофером Костей. Костя понятливо усмехнулся: опять, значит, директор обещал жене не курить. Уж сколько раз бро­сает, а всегда кончается тем, что стреляет папиросы у всех окружающих, а потом, устыдившись, просит оста­новиться у ларька, сразу покупает несколько коробок «Казбека» и рассовывает их по карманам.

— Домой заедем? — подсказал Костя и скосил глаза на часы. Была половина второго, а в два у директора назначено заседание.

Григорий Петрович тоже скосил глаза на часы: очень хотелось завернуть домой, поглядеть, как там Клава. Утром, когда уезжал, она еще сладко спала.

— А ну-ка, с ветерком!

Он опустил стекло, подставляя лицо теплому и све­жему ветру. Он представлял себе, как Клава распахнет дверь и воскликнет: «Вот молодец, что заехал!»

Открыла Елизавета Петровна, молча посторонилась, впуская зятя. По ее молчаливой сдержанности он сразу понял, что Елизавета Петровна чем-то недовольна: в таких случаях мать и дочь одинаково замыкались.

Немирову не всегда удавалось быстро разузнать причи­ну, но ему все же нравилось, что они так похожи, — это помогало ему ладить с тещей.

— Клава лежит?

— Клавы нет дома,— раздраженно ответила Елиза­вета Петровна, взглянула на растерянное лицо Немиро­ва, и, подобрев к нему, но еще больше сердясь, объяс­нила: — Вытребовал ее Саганский! Прямо из Смольного позвонил — чтоб немедленно на завод!

Немиров заглянул в комнату Клавы. На диванчике, где она обычно отдыхала, поджав ноги и пристроив книгу на подушке, валялся брошенный второпях хала­тик — длинный, отороченный пушистым мехом халатик, который так шел ей, придавая ей непривычно домашний, уютный вид. На ковре чинно стояли рядком ее комнат­ные туфли с таким же мехом — маленькие, с немного сбитыми каблучками.

— Какая температура была утром? — спросил Немиров. Не оборачиваясь, он чувствовал, что Елизаве­та Петровна где-то тут же, за спиной.

— Нормальная, — так же раздраженно ответила от двери Елизавета Петровна. — Но разве дело в темпера­туре? Вот увидите, она даже не подумает идти на ко­миссию, даже бюллетень не докончит... Раз уж попа­дет на завод — пиши пропало!

Чертыхнувшись про себя, Григорий Петрович бро­сился к телефону. Секретарша Саганского равнодушно ответила — нет еще, не приехал.

Да и приехал бы — разве теперь исправишь? Вот только отругать его следовало бы... «Передавай привет ей!..» Ишь, лиса!

Немиров уже направился к выходу, когда теща вспо­мнила:

— А завтракать? Погодите, подогрею кофе. Немиров только рукой махнул, вся прелесть домаш­него завтрака исчезла, потому что нет Клавы.

— На завод, да побыстрее! — бросил он шоферу и на этот раз, не удержавшись, попросил:— Дай-ка папи­росу, Костя.

Костя молча достал из-за теневого щитка пачку «Ра­кеты» и искоса поглядел на директора — что случилось? Директор хмуро закурил и отвернулся к окну, но лицо под ветер уже не подставлял.

— Сбежала наша Клавдия Васильевна, — помолчав, сказал он. — Саганский вызвал.

Костя легонько свистнул, потом сказал:

— Что ж, следовало ожидать... Ей там большое уважение, на металлургическом. Ихний шофер гово­рит: куда ей надо поехать, Саганский сразу — свою ма­шину. Другие и просят — не дает, а ей — пожалуйста, вот мой «зис».

Немиров улыбнулся, представляя себе, как высокая, тоненькая Клава, все еще похожая на комсомолку в сво­ем синем беретике, садится в черный с белыми гамаша­ми роскошный «зис». Ему польстили Костины слова, хотя его затаенной, никем не разделяемой мечтой было уговорить Клаву уйти с работы. За время ее болезни он впервые узнал и оценил счастье видеть ее, когда бы он ни забежал домой, слышать ее голос, когда бы ни взду­малось позвонить... Но Клава только усмехалась, а на попытку заговорить всерьез ответила насмешливо: «Я же тебя предупреждала, что из меня не выйдет на­стоящей директорской жены!» Елизавета Петровна хра­нила в этом вопросе нейтралитет, — в глубине души ей, наверно, хотелось того же со времени болезни дочери, но она гордилась служебными успехами Клавы на ме­таллургическом заводе, да и сама привыкла всю жизнь трудиться.

Мрачно обдумывая случившееся, Немиров признался самому себе, что из его мечты никогда ничего не выйдет и что. в общем, иного и нельзя было ждать — такова уж Клава... Но отдохнуть еще две недельки, поправиться — это же необходимо! А Саганский — лицемер, бездушный эгоист, и поступил совсем не по-товарищески, а еще смел сегодня лепетать о товариществе!..

Машина на полном ходу въехала в распахнувшиеся ворота и замерла у подъезда заводоуправления. Бессо­знательно подтянувшись и приняв тот строгий и сухова­тый вид, к которому все на заводе привыкли, Григорий Петрович неторопливо, сдерживая шаг, поднялся по лест­нице и прошел через приемную, где уже собрались участ­ники заседания.

— Через две минуты начнем, — мимоходом бросил он секретарше, плотно притворил массивную дверь ка­бинета и взялся за телефон.

Он ждал, что услышит родной и милый отклик — «Слушаю». Удивительно приветливо звучало у Клавы это обычное слово.

Откликнулся чужой, низкий голос:

— Клавдия Васильевна на совещании у директора.