Вера Кетлинская - Дни нашей жизни

Легкий шум прошел по залу — все устраивались по­удобнее, готовясь внимательно слушать: из-за стола пре­зидиума выбирался к трибуне начальник цеха.

— Партийное бюро работало немало, — веско сказал он, — но сегодня, на новом этапе, такая работа не удов­летворяет никого из нас. Как говорится: новые време­на — новые песни.

Такое начало всех заинтересовало и пленило. Конеч­но же, Любимов сам все понимает, и никаких двух ли­ний нет, не должно быть. С уважением смотрели ком­мунисты на взволнованное, даже как будто осунувшееся лицо Любимова, на его широкие пальцы, нервно сжи­мавшие края трибуны. И многие подумали о том, что вот перед ними пожилой инженер, знающий и опытный специалист, и несет он на себе огромную ответствен­ность, все его критикуют, все теребят, ему первому по­падает за любую беду на производстве. А он не ропщет, не обижается на критику, всегда сдержан и рассудите­лен.

Волна симпатии дошла до Любимова, он продолжал еще тверже:

— Тут пробовали представить дело так, что в цехе есть две линии: старая — консервативная, и молодая — новаторская, причем по смыслу речи получалось, что я, грешный, причастен к этой старой линии и являюсь чуть ли не главным ее оплотом. Чепуха это, товарищи! Наивная чепуха, не помогающая, а затрудняющая рабо­ту партийной организации!

Собрание насторожилось.

— Это надо доказать! — с места крикнула Катя Смолкина.

Любимов поклонился в ее сторону.

— Обязательно докажу. Если б я был профсоюзным работником, как вы, товарищ Смолкина, или хотя бы заместителем начальника, как Алексей Алексеевич, я бы тоже, может, заносился мечтами в облака и требовал от некоего злокозненного начальника цеха, чтобы все и сразу стало превосходно. Кстати, товарищи, кто знает план генеральной реконструкции цеха, разработанный товарищем Гаршиным и мною, тот согласится, что меч­тать и мы умеем. Но так как еще до реконструкции мы должны небывалыми темпами выпустить досрочно слож­ные машины, я, как руководитель, обязан оставаться в рамках реальности. Журавль — в небе, а синица — в руках!

И он начал подробно анализировать возможности цеха, доказывая, что для досрочного выпуска краснознаменских турбин не обойтись без авральных методов работы: «Конечно, все в меньшей и меньшей степени, но не обойтись!» Он признавал значение плана организа­ционно-технических мероприятий, но просил не переоце­нивать его:

— Конечно, Полозов прав: надо механизировать ряд трудоемких операций, в частности слесарных. Наши то­варищи активно ищут, изобретают. Но разве я могу строить расчеты на еще не изобретенных механизмах? Да вы бы меня первые осмеяли за это!

Николаю, как и многим другим слушателям, все ка­залось убедительным, он даже мельком подумал: «Пе­рехватил Полозов!» И в то же время его мучило неясное ощущение, что найденная было истина ускользает.

А Любимов охотно признал правильность большин­ства критических замечаний, обещал принять меры, до­биться крутого перелома…

— В общем, увязать и утрясти! — вполголоса сказал Воробьев.

Он слушал начальника цеха с веселым удивлением. До чего гладкий человек! Вот уж действительно обте­каемый!

— Слово товарищу Воробьеву!

Воробьев, не пользуясь ступеньками, легко вскочил на помост. Лицо его было ясно и спокойно — лицо уве­ренного в своей правоте человека.

— Есть у нас две линии в цехе или нет? — спросил он и, помолчав, с силой сказал: — Есть!

Кое-где вспыхнули рукоплескания, но на тех, кто спешил с одобрением, зашикали: после убедительной речи Любимова всем хотелось серьезно и неторопливо разобраться, кто же прав.

— В истории с Воловиком эти две линии видны от­четливо. Те, кто стоит на линии творчества, дрались за Воловика и вместе с ним, помогали ему в расчетах и в изготовлении деталей его станка, — я говорю о Полозо­ве, о Ефиме Кузьмиче, о Николае Пакулине и о десят­ках рабочих.

— Правильно! — выкрикнул Женя Никитин.

— А какую линию занимали вы, Георгий Семено­вич? «Моя хата с краю, ничего не знаю». Мол, если станок выйдет, — скажу спасибо, и премию выхлопочу, а покамест не приставай, крутись сам по себе! А изо­бретение Воловика высвободило вам десятки рабочих рук и сотни рабочих часов, механизировало одну из самых трудоемких работ! Я же видел, Георгий Семено­вич, как вы радовались, когда станок за сорок минут будто слизнул эти самые навалы! А где вы раньше были?

Любимов поднялся и сказал, тяжело опираясь рука­ми о стол:

— Товарищ Воробьев, в случае с Воловикам я уже признал свою ошибку и сказал об этом самому товари­щу Воловику. Александр Васильевич, правильно я го­ворю?

— Верно, верно! — добродушно подтвердил Воло­вик. — Вы только теперь получше помогайте, мы теперь за диафрагмы беремся!

Многие засмеялись, но Воробьев знаком попросил внимания:

— Я взял в пример Воловика, потому что это исто­рия законченная. Мало ли других историй еще тянется? Конечно, незавершенное изобретение — это еще не си­ница в руках, особенно с точки зрения этой «реально­сти», о которой так любит говорить товарищ Любимов. Да разве дело только в наших местных изобретениях? Сколько есть новой советской техники, сколько вещей уже известных, изобретенных, проверенных на других заводах! Разве мы внедряем их с должной решитель­ностью и быстротой? Нет! Скоростные методы применя­ем, но робко! Расчленение операций — опять робко: на одном участке применили, на другие не перенесли. Или это тоже еще не синица в руках? Казалось, журавлем в небе является план генеральной реконструкции цеха. Но я посмотрел этот план. И вот что я вам скажу, то­варищи авторы! Стареет ваш план, стареет еще до того, как его утвердили. Кабинетным способом он составлен. Без рабочих, без мастеров, без изобретателей и рациона­лизаторов. Ряд их предложений, поданных в этот ме­сяц, смелее и новее, чем в вашем плане!

Тут с места сорвался Гаршин, благодушно проси­девший все собрание у окна, где можно было потихонь­ку курить в форточку. Лицо его побагровело:

— А почему вы, коммунист, не пришли и не помогли, а припрятали этот сенсационный вывод до собрания?

— А вы нас, коммунистов, звали? — спокойно отве­тил Воробьев. — Да к вам, Виктор Павлович, сейчас и не подступишься!

Он повернулся к Любимову и Немирову:

— Кстати, товарищи, кто это выдумал? По существу, цех без технолога. Сорвали товарища Гаршина с тех­нологического бюро, двинули в аварийном порядке тол­качом на первую турбину и уже поговаривают оставить на второй. Конечно, у Виктора Павловича глотка здо­ровая и речь образная... — Хохот прокатился по залу и сразу смолк. — Да разве это метод организованной ра­боты? Или это тоже в угоду «реальности»? Новая тех­нология еще вилами на воде писана, а тут дело ясное: знай толкай!