Аркадий Первенцев - Матросы

— Скучная работа, — пренебрежительно заметил Матвеев. — Стоило, из-за нее бросать косить пшеницу, добывать зерно…

— Что поделаешь! — Архангелов с любопытством оглядел смуглолицего паренька, к которому испытывал уважение, — военное дело — не веселенькая эстрада. В основном скучно, что и говорить. Зато, теряя одно, приобретаешь другое — характер. Ради выковки характера, Матвеев, все можно простить армии и флоту.

Матвеев согласно кивнул.

«Истомин» шел вторым в кильватерной колонне крейсеров. Корабли растянулись так, что мачты их, от одного крейсера к другому, казались все тоньше и ниже, пока вовсе не исчезли за горизонтом. Как и всегда, эсминцы охраняли походный ордер, резко купаясь в радужном свете моря, пожираемого жарким солнцем.

Сняв фуражку, задумавшись, на мостике стоял Ступнин. Кто его знает, что несет будущее этим некогда мощным красавцам, грозе морей, плавающим островам огня и металла? Эта мысль не переставала сверлить его мозг, хотя Ступнин не имел права задавать даже самому себе подобных вопросов. На мостике — стажеры, будущие командиры достраиваемых крейсеров, капитаны первого ранга с еле заметной проседью в достаточно густых чупринах. Они страстно мечтают принять корабли, их учили, готовили и в дополнение к широким галунам на рукавах привинтили к мундирам академические значки.

А каков радиус поражения ядерной боеголовки? Разве не исчезнет скопище водоплавающих единиц прошлой эры, если в любой части видимого эллипсоида поднимется зловещий гриб? Ну для чего ты, старина Савелий Самсонович, так вырядился, изменил своим старым доспехам, которые ты обычно донашивал в трудовых походах? Зачем тебе свисток, дальномерная призма и многократный бинокль, если тот же управляемый снаряд несется к тебе с неуловимой скоростью и с более хитрыми приборами? Зачем ты, Савелий Самсонович, пытаешься «тянуться» вместе с этими молодцами, привинтившими к тужуркам оксидированные значки с литерами и изящной эмалью! Зачем изменяешь лирическому тембру своего голоса и пытаешься подбавить к нему хрипотцы и меди?

Смутные мысли осаждали Ступнина, и он мучительно искал ответов. И как бы в доказательство этих сомнений на флагмане взлетели флаги: «Держитесь заданной дистанции — десять кабельтовов». От корабля до корабля рукой подать, а сигнализировать нужно флагами, обязательно ими, как под Гангутом или Синопом. Справа на мостике — серый аппарат радиотелефона, отлично выполненный рабочими некоего литерного завода. Нельзя! Радиотелефон, видите ли, выдает, флаги сохраняют секрет. А ночью? Световая морзянка.

— Перепутали? — спросил Ступнин потише, чтобы не услышал стоявший невдалеке контр-адмирал Лаврищев.

— Нисколько, — Заботин недоуменно передернул плечами, сконфузился. Неприятно получить замечание, когда ведешь корабль. — Требовали пять. Я так и держал. Теперь почему-то ругают.

— Точно? Вы не ошиблись?

— Точно! Можно перепроверить…

Лаврищев, улыбнувшись, бросил через плечо:

— Начальство указывает. Нельзя наступать ему на хвостик.

Ступнин ничего не ответил контр-адмиралу. Нагнувшись к латунному раструбу переговорки, приказал ответить флагману. На фалах «Истомина» взвились флаги.

— Дерзите, Михаил Васильевич. Смело, — сказал осторожный Лаврищев.

— Извините меня, товарищ адмирал. Но ведь приказали пять, а потом нас же бранят.

— Да… Но начальство не любит, когда ему перечат.

— Любое начальство я уважаю прежде всего за справедливость.

Все напряженно ждали ответа. Молчали. Прошло три, пять минут. Кверху поползли флаги. Пронесло. Флагман приказал «Истомину» идти в голове, сбавил ход и пропустил крейсер вперед.

— Видите, товарищ адмирал. Мы служим у справедливого начальства, — сказал Ступнин.

Корабли перестраивались для локальных совместных учений, еще не делясь на «красных» и «синих». Проверялась эффективность авиационного прикрытия. В то время как белокурые, стриженные под бокс старшины решали на сфероидных картах боевого информационного поста сложные математические задачи, представитель авиации, майор в сапогах с низкими голенищами и диагоналевых брюках, с очаровательно независимым видом переговаривался с воздухом. Тяжелая трубка радиотелефона принимала и выбрасывала в эфир цифры и абракадабру условных обозначений. Майор с серебряными птичками на погонах имел полное право держаться по-хозяйски. Без него, управляющего небом и скоростями, разломавшими звуковые барьеры, противник может превратить в безобразную мешанину ленивых насекомых, ползающих на экранах локаторов.

Боевая тревога загнала комендоров в башню — добиваться максимального эффекта от трех стальных стволов. В отсеке второго орудия, возле сутулого Татарчука, расположился, отдуваясь и вытирая пот, старший помощник. Конечно, не по возрасту и комплекции забираться ему в железную дыру. Но зря старший помощник не полезет сюда. Что-то там не так, что-то он обязан проверить и доложить. Присутствие старпома ускоряло пульс не только у одного командира башни. Старшина огневой команды Татарчук тоже думал всякое, хотя прошел он «и Крым, и рым, и медные трубы».

Слабо мерцали лампочки. Люди сидели густо, как птицы на телеграфной проволоке. Все учащенно дышали, как и всегда в первые минуты после тревоги. Отполированные части механизмов, поставленных на «товсь», источали загадочный свет, подобно зеркалам в темноте.

О палубу будто били бревнами. Стреляли «сотки». Обычно они отбивали воздушные атаки поршневых бомбардировщиков, таскавших за собой мишени-колбасы. И тут снова возникали тайные противоречия в умах достаточно образованных матросов. Бомберы типа «бостонов» или «дебе» можно сбивать «сотками», а пришедшие к ним на смену реактивные машины надо поражать таким же молниеносным огнем и только на первом галсе, не более чем в сорок пять секунд. Куда там справиться «соткам»! Но эти старомодные штуки продолжали колотить божий свет, как лен на прясле.

Поступило приказание зарядить орудия. Включились рубильники. Открылись замки орудий. Загудели электромоторы, вызвавшие знакомое движение в недрах шахты. Все было так, как при боевых стрельбах, только не подавались снаряды. Работали вертикальная подача, автоматические прибойники, открывались и закрывались затворы. Весь процесс фиксировался немыми свидетелями — автоматическими приборами.

Когда условно отключили электроэнергию, вступили ручные приводы заряжания. Выходили из строя те или иные люди, но огонь продолжался. Был «тяжело ранен» Архангелов, и Василию пришлось заниматься вертикальной наводкой, чувствуя за своей спиной не подбадривающего «дядьку», а покряхтывание перебравшегося к левому орудию старшего помощника командира корабля. Испытание, судя по удовлетворенному покряхтыванию Савелия Самсоновича, прошло успешно.