Александр Бахвалов - Нежность к ревущему зверю

Говоря это, он опасливо косился на жену, пока та ставила перед ними початую бутылку марочного коньяка и маслины в глубокой хрустальной вазочке. На полированную поверхность столика скатилась слеза.

— Лена, — измученным голосом сказал Гай. — Нельзя же все время… При Леше… Что он подумает?

Она присела рядом, отчаянно пытаясь не разрыдаться, слизывая слезы с верхней губы и пристально оглядывая мужчин.

— Ничего он не подумает, он любит меня, правда, Леша? Мне просто вас жаль, поэтому и реву с самого утра. И совсем не оттого, что вы можете разбиться, нет… Я столько раз воображала все это, что наперед знаю… как будет. Просто мне страшно подумать, что все… случится раньше, чем жизнь наделит вас… тем, ради чего и живут на этой сумасшедшей земле. Пусть я останусь одна, пусть! Но я хочу быть уверена, что ты никогда не сокрушался о моей бабьей бесталанности, никогда не жалел о прожитом со мной времени…

Помимо праздности в общественном смысле, той, что именуется тунеядством, есть томительная праздность духа, безделье чувств, ленивая пустота сердца.

Чувствуя в себе это тягостное состояние, Лютров избегал надолго оставаться наедине с самим собой, и когда прерывалось очередное «великое сидение» в КБ, работа на тренажере, он отправлялся в самые неинтересные и продолжительные командировки, летал со служебными пассажирами, дважды с Главным на завод, где собирали предсерийный вариант «С-441». Иногда Извольский приглашал его «на природу», как он это называл. Лютров видел его с приятелями-холостяками в обществе ярко-рыжих полнокровных девиц с громкими голосами и ленивыми походками, но, видимо, слишком свежа еще была память о Валерии, не угасала надежда на ее звонок, чтобы соглашаться на такие поездки. Он не мог представить себя в компании друзей Извольского в то время, когда девушка из Перекатов набирает номер его телефона. На работу Лютров приезжал первым и уезжал последним. В привычной суматохе дня, в полетах в зоне, в долгих совещаниях по «девятке» время текло быстрее, чем в те часы, которые оставались до сна.

Работы на летной базе было много. Почти каждый день летал на опытном «С-441» Чернорай; никак не мог закончить программу высотных полетов Долотов па «С-224», что-то не ладилось с высотным оборудованием, из-за чего ему дважды пришлось аварийно снижаться; Гай осваивал модернизированную бесхвостку, разукрашенную, как детская игрушка; много работал и Боровский на летающей лаборатории: проводил испытания нового сверхмощного двигателя, подвешенного под фюзеляж «С-440».

После памятной беседы со Стариком «корифей» сник. И первый же, после долгого перерыва, визит его в людную и вдруг затихшую комнату отдыха не остался без комментариев Кости Карауша:

— Явление Христа народу!

Боровский сделал вид, что не понял, к кому относятся слова Кости, запросто поздоровался со всеми и направился к Лютрову, сидевшему в кресле у окна с описанием системы управления «девятки».

Ростом Боровский немного уступал Лютрову, но — сказывались годы — был шире, грузнее, и темные пиджаки, которые он обычно носил, слишком плотно прилегали к отяжелевшему торсу

За несколько дней до того Лютрова назначили вторым летчиком в экипаж Боровского, речь шла о полете на опытном «С-44», которому предстояло пробыть в воздухе около двух суток.

Поначалу Лютров подумал, что Данилов забыл согласовать его кандидатуру с «корифеем»: ни для кого не было секретом, что он не принадлежал к числу приятелей Боровского.

Но Лютров ошибся.

— Это я просил Данилова, чтобы вторым назначили вас. Не возражаете? — сказал Боровский, подсаживаясь к нему.

— Почему я должен возражать? — сказал Лютров.

Боровский провел рукой по седому бобрику на голове.

На мгновение у него возникло желание поговорить по душам, как это случается у тех, кто под наплывом добрых чувств отваживается наконец поставить точки над i. Стремление к ясности не подлежало сомнению, оно было на пользу дела.

Но пока Боровский доставал сигареты и прикуривал, что-то в нем переиначилось, желание прошло. Привычка держаться независимо, не быть никому и ничем обязанным, взяла верх.

— Вылет в пять утра, в понедельник, — напомнил он, вставая.

Но эта фраза выглядела лишней. Время вылета Лютрову было известно и без него, и «корифей» понимал это.

В понедельник утром, в четыре тридцать, Боровский, Лютров, Саетгиреев, бортинженер Тасманов и Костя Карауш, облаченные в кожаные костюмы, ждали в диспетчерской команды на выезд к самолету. К ангару, на свободную часть бетонной площадки, съезжались автомобили с провожающими. Их было необычно много. Шелестя моторами в утренней тишине, «Волги» выстраивались в ряд и замирали напротив расчехленного четырехмоторного «С-44». Приехавшие работники КБ и базы сходились небольшими группами, дымили сигаретами, оглядывали пустынную рань аэродрома с двумя У-образно расходящимися взлетными полосами, смотрели на небо, где застыли легкие перистые облака, казавшиеся зябкими от утренней прохлады.

От самолета отъехал последний заправщик. С высоты окон диспетчерской стоявший в стороне от остальных машин «С-44» ласкал глаз легкостью линий, отлично выдержанной соразмерностью величин, составляющих силуэт самолета. Вписанные в основание плоскости отверстия заборников воздуха не нарушали эстетической законченности форм планера, а лишь подчеркивали атлетическую мощь большого самолета.

Механики сняли блеснувшие алым лаком заглушки, убрали шипастые сегментообразные колодки из-под колес. Машина была подготовлена.

Без четверти пять к стоянке подкатил неказистый «ЗИЛ» Главного.

Выйдя из машины, он кивнул механикам, пробежал глазами по самолету и, заложив руки за спину, медленно направился к провожающим.

От предстоящего полета ждали ответа на многие вопросы. И главный среди них — испытание надежности корабля в сложных и длительных условиях перелета, бескомпромиссная проверка работы новой системы заправки топливом в воздухе на разных высотах, днем и ночью и, возможно, в неблагоприятных метеорологических условиях. Наконец, полет определит работоспособность экипажа в продолжение почти двухсуточного пребывания в воздухе.

Приметив Главного, Боровский велел девушке-шоферу остановить «РАФ» и первым вышел на бетон. Старик оглядел всех, пожевал удовлетворенно губами и потрепал по щеке вдруг по-детски растерявшегося Костю Карауша.

— Ну, повнимательней там, не блудите… А ты не ленись.

Последние слова относились к штурману Саетгирееву.

— Все будет в порядке, — пообещал Булатбек, и столько мальчишеской самонадеянности было в этом ответе, что Старик не удержался и по-отцовски насмешливо вскинул бровь.