Александр Бахвалов - Нежность к ревущему зверю

Дорога делает кокетливый поворот, изгибаясь в плоскости, как на треке, и под светом фар проступает вздыбленный каркас моста. «Волга» проносится между пупырчатыми арками стальных пролетов. Шум мотора обрубается мелькающими по сторонам наклонными фермами.

— Ххлоп, ххлоп, ххлоп!..

По ту сторону моста начнутся разноцветные заборы финских домиков, окраина военного городка, появятся бесконечные знаки ограничения скорости, запрещения обгона, а вместе с ними замелькают свадебные стаи собак, кошки… Чаще кошки. В отличие от собачьей непосредственности, они обескураживающе пугливы, и в пугливости этой не боязнь, не трусость, а диковатая скрытность, слепое недоверие ко всему, что живет вне стен хозяйского дома, — вторая натура диванных баловней. Захваченные светом, они жмутся к земле, затаиваются, чтобы в самый неподходящий момент с решительностью самоубийц броситься наперерез автомобилю.

Лютров убавил скорость и опустил стекло дверцы.

Еще поворот, и на дороге, в недосягаемой светом темноте, блестят отражательные стекла на бортах большого грузовика. За ним полыхает костер света от фар «газика» с брезентовым верхом. Над землей туманом растекается синий дымок от работающего мотора. «Газик» установили поперек обочины с умыслом осветить ямину кювета, но свет захлестывает бугор за ним, пробивается дальше, к плотной колоннаде сосен на холме. Кому-то не повезло с техникой.

Метнувшись в обход березовой рощи, дорога вползает на холм. В конце долгого спуска блеснула красным бензоколонка, трубно прогудел тоннель под бетонным мостом железной дороги, и начались последние километры узкой бетонки, ведущей к проходным аэродрома.

И от вида знакомых, освещенных прожекторами решетчатых ворот, от встретившего машину бодрого краснолицего солдата в светлом полушубке, угадавшего «Волгу» Лютрова и оттого с веселым старанием раскрывшего одну за другой обе половины ворот; наконец, от улыбки парня, которая не покидала его и во время проверки пропуска. («Мы-то с вами знаем, что это глупая игра с пропуском, — как бы говорила эта улыбка, — но такова служба, ничего не поделаешь»), — и от всего этого Лютров словно бы ожил, очнулся от видений ночной дороги. Здесь, за воротами, начинался мир живой и деятельный, который только и ждет рассвета, чтобы зашуметь и задвигаться.

— Сколько часов, не скажете? — спросил солдат, которому хотелось как-то выразить свое хорошее отношение к знакомому летчику.

— А если будешь узнавать о температуре, спросишь, сколько градусников?

Они рассмеялись. Потом закурили, причем, прежде чем прикурить, солдат старательно, с видом участника той же игры огляделся.

— А у вас какое звание? — в тоне вопроса чувствовалось, что солдат задумал ответную шутку.

— Майор запаса.

— Спокойной ночи, товарищ майор! — довольный своей находчивостью, постовой отдал честь.

Утром Лютров узнал, что накануне вечером в гостиницу звонил начальник отдела летных испытаний фирмы Данилов. Интересовался делами экипажа, а когда Чернорай сказал ему, что завтра предстоит последний полет перед заменой двигателей, Данилов распорядился, чтобы после установки самолета на замену двигателей ведущий инженер Углин, бортрадист Коля Карауш и он, Лютров, прибыли па базу. Слава Чернорай, присланный на несколько полетов подменить заболевшего второго летчика, должен вернуться в КБ, где он отрабатывал на тренажере навыки управления новым лайнером «С-441», которому летом запланирован первый вылет.

— А нас для чего отзывают, не спросили?

— Чернорай разговаривал, а он, сам знаешь, человек военный, — улыбнулся Костя Карауш. — Начальству вопросы не задает.

Взлетели, как обычно, во второй половине дня.

Через двадцать пять минут после взлета, когда самолет вышел из зоны связи с аэродромом, Костя Карауш доложил:

— Командир, разрешили третий эшелон набирать, девять тысяч.

Его перебил Углин.

— Подождите, подождите… Командир! Алексей Сергеевич!

— Ау!

— Вот какой вопрос: мы сейчас где находимся?

— Булатбек, уточни.

Связанные самолетным переговорным устройством (СПУ), все на борту слышали каждое слово, к кому бы оно ни относилось.

— Подходим к городу Перекаты, — начал Саетгиреев, — удаление от места взлета…

— Сколько мы ушли? — торопил Углин. — Чего-то у нас непорядок.

— Удаление — двести пятьдесят километров.

— Так, двести пятьдесят, — голос Углина звучал тревожно. — Значит, если верить топливомерам…

— Так, — сказал Лютров, чуя недоброе.

— …У нас топлива сейчас… восемнадцать тонн. И уходит очень быстро.

— Что вы, ребята? — Лютрову было чему удивляться: перед вылетом на борту находилось около шестидесяти тонн горючего.

Но по диктующему голосу Углина Лютров понял, что ведущий не только старается быть точным в подсчетах, но и требует, чтобы к его словам отнеслись серьезно.

— Впечатление такое, — продолжал он, — что с одной стороны, с левой, уходит топливо. Очень быстро.

— Так.

— Кроме седьмых баков, — добавил бортинженер Тасманов.

— И расходный тоже уменьшается. Поэтому…

— Так.

— Ну и шутки у вас, Иосаф Иванович, — невесело сказал Костя Карауш.

— Увы, Костя, это не шутки… Так вот насчет эшелона. Может быть… До Перекатов сколько?

— А сядем мы там? — Чернорай понял, куда клонит ведущий. — Булатбек, сколько там полоса?

— До Перекатов триста. Полоса…

— Запасной аэродром у нас какой? — опять спросил Углин.

— Полоса в Перекатах две… да, две тысячи метров.

— Давайте тогда вернемся, — сказал Тасманов.

— Погодите. От места взлета сколько ушли? — спросил Углин.

— Двести пятьдесят.

— Тогда погодите разворачиваться, лучше идти на Перекаты.

— Булатбек, в Перекатах что за аэродром? — спросил Лютров. — Я там не был.

— Новый аэродром, бетонная полоса. Я был на нем.

— Костя, запроси погоду Перекатов, быстро, сказал Лютров.

— Понял: погоду Перекатов.

— Восемнадцать тонн, — сказал Лютров, — это, братцы, надо снижаться.

— Да, надо снижаться, отозвался Углин. — И садиться в Перекатах. Что-то с топливом…

— Сколько до Перекатов, Булатбек? — спросил Лютров, — Около двухсот пятидесяти, командир.

— Надо снижаться, — сказал Тасманов.

— И обратно двести пятьдесят?

— Обратно уже больше, — проговорил Чернорай.

— Командир, погода в Перекатах ясная, слабая дымка.

— Булатбек, настраивайся на Перекаты, — распорядился Лютров.

— Чтобы не возвращаться, — сказал Чернорай.

— Хорошо, — сказал Лютров. — А как вес? Если мы будем считать, что у нас восемнадцать тонн, а на самом деле вес будет большим? Как мы будем себя чувствовать на полосе аэропорта?

— Ничего, — отозвался Тасманов.