Николай Кочин - Девки

Выйдя за ворота, он присел на обломок жернова, закурил и стал рассказывать Марье про очередную историю исчезновения в районе неизвестно куда целой кулацкой семьи. — Говорят, на городских стройках их очень много, — закончил он, — и даже находят среди ударников.

Рассветом полумрак отодвигался к бору, под трущобу прибрежного тальника и кудреватого подлесья. Над селом поднималось мычание. Гнали стадо. Над долиной таяла речная испарина, и солнышко выглянуло, наконец, своим красным глазом.

Парунька спустилась к омуту; там кончался Канашев огород, защищенный от луговой стороны частоколом.

Огород был полон малины и подсолнечников. Зелень в нем разрасталась яркая, омытая росами, Парунька заглянула в гряды и дальше. Подле малинника шли еле различимые тропки. Она пробралась на них и, стряхивая капли росы с широколапистых подсолнухов, подошла к колодчику со студеной водой. Возле этого колодчика, очень памятного для всех девок. (Когда мельница пустовала, часто засиживались они у корней непомерно разросшейся ветлы. Под ветлой делились горечами подруги и обменивались с парнями лаской.)

Переход через ручей, протекающий из омута, был подновлен. сверху покрыт дерном и чрезмерно притоптан и сбит, хотя ходить по нему, кажись, было некому.

Парунька, подняв подол выше коленок, попыталась пробраться по тропке. Босые ноги царапала осока, крапивные кусты палили икры. Дальше на тропе она обнаружила накиданные ветки дерев. На них нога стояла прочнее, но впереди открылась сплошная топь — растения ютились только при основаниях ольшаника.

Поросший мохом кочкарник пластами крыл бездонную трясину. Нога грузла в мягком зыбуне, расцвеченном бегуном, звездоплавкой, лютиком и белоусом. Дальше в прогалине кустов открылась поляна, убранная бирюзовым цветом незабудок. Топь оказалась жидковатой, заплесневелой, сверху подернутой прозеленью тины и необыкновенно пахучей. Через топь перекинута была кровельная доска — она показывала только след свой, а сама целиком утопала в трясине.

Парунька присела и стала выковыривать тесину руками. Тесина, надо думать, лежала давно, была глубоко втоптана и никак не поддавалась. Парунька подложила под нее сучок, налегла на него всем телом, но сучок свежей рубки только гнулся.

Вскоре она все же почувствовала, что тесина выпирает из грязи. Тогда Парунька отняла сучок и уцепилась за доску руками. Она намеревалась перевернуть ее и положить на другое место — и только в этот момент заметила, что с другой стороны доску поворачивает мужчина в кепи городского фасона и в брюках навыпуск.

Он не замечал Паруньки — сидел себе на корточках и силился повернуть доску по-своему. Парунька не видела его лица и, недоумевая, кто бы мог идти сюда в такую рань и такой неудобной тропой, выпустила тесину из рук. Она стала ожидать, когда мужчина поднимется и уложит доску как надо. И совершенно неожиданно мужчина поднялся, потянулся и увидел Паруньку.

Парунька сразу распознала в нем Мишку Бобонина. Он был худ и нечесан, черные клочья бороды придавали ему вид человека, постаревшего и сурового.

Пока Парунька думала, как ей теперь быть, — а думала она отчетливо и скоро, — он тоже думал. Как только Парунька попыталась схватить доску, чтобы отделить себя от него топким пространством, он, видимо, предугадав замыслы ее, тоже бросился к доске, но поскользнулся и упал на тесину животом, руками в грязь.

Парунька свободно выдернула тесину из-под его живота. Бобонин вскочил, увязая штиблетами в топи, и торопливо начал отирать руки и расстегивать пиджак. А Парунька увидела, что он высвобождает из-под пояса винтовочный обрез, с какими орудовали в свое время бандиты и зеленоармейцы. Из подобного обреза пристрелить можно за километр — она поняла это, и пока Бобонин торопливо путался и кушаке, она порешила убежать.

Когда Парунька обернулась к Бобонину спиной, она была убеждена, что сейчас Бобонин застрелит ее в спину, понимала, что сделает это он обязательно, но мысли эти не отнимали решимости бежать.

Босые ноги не чуяли ни грязи, ни осоки, ни кусающихся сучков. Ветки хватали за оборки юбки и раздирали их в клочки. Парунька отмахивалась от веток и норовила прятаться за деревья. Она угадывала, что путь, которым она шла сюда, очень длинный и что скорее можно добраться до мельницы по плотине. Она так и сделала — оставила колодчик вправо и по краю ольшаника прямиком побежала к омуту.

«В случае чего — в воду», — думалось ей. Омут был зеленый, тинистый. Парунька достигла его края и приостановилась. К самой воде до омута были пригружены коряги, всякий хлам из сучьев и каменьев; при недостаче сил можно было угодить сюда и тогда конец.

Прежде чем прыгать, она оглянулась. Бобонина не было видно.

«Пожалуй, он и не думал бежать за мной, — подумалось ей, — сдуру я перепугалась и тягу дала».

Ей стало забавно. Она поглядела на лоскутья своего платья, на ноги в царапинах, на сидящего у мельничных ворот милиционера, — и к сердцу ее прихлынула радость. Милиционер, рассказывая Марье историю, не замечал Паруньки. Она очистила себя от грязи: прошлась босыми ногами по росистой траве и не спеша направилась к плотине. Но тут из леска вышел Бобонин. Прячась за куст ольшаника, он поднял обрез. Сердце ее сжалось. «Вот где смерть», — мелькнуло в голове.

Она прикрыла лицо руками. И вслед за этим грянул выстрел.

Дядя Петя, оставшийся на той стороне запруды, уснул в кочках. Ему приснилось: бренчит по селу машина с чугунными трубами, в стороны из дыр пускает пар, и каждая травина от машинного духа того моментально скручивается и падает. От тяжелого хода машины дрожат стекла в мужицких избах. Куры, развеерив хвосты, взлетают над дворами. Смятенно грудится в улице чумелый народ. Машиной правит его сын Матвей, инженер-механик. Он ликует, стоючи в кожаных штанах, и держится рукой за железные ручки, повертывает их туда-сюда, и от каждого такого поворота бед на улице родится все больше и больше.

— Не булгачь народ, — грозит ему из окошка дядя Петя. — Ополоумел ты, охальник ученый? Слезь!

Спокойно отвечает ему на это сын:

— Завтра и тебя на машинку эту верхом посадят.

— Ах ты, мошенник, — кричит дядя Петя, — езжай мимо. — Но Матвей спокойно пускает машину в переулок прямо на дядю Петю.

Машина дядю Петю ударила, и дядя Петя с перепугу проснулся.

Проснулся он в непонятной тревоге. Седоки еще не возвращались. Он привстал на кочку и увидел: к обрывистому берегу омута, где, заслоняясь рукой, припадает к земле Парунька, бежит человек, совершенно незнакомый. Он торопится, в руке у него подобие укороченного бодожка, а одет он по-городскому. Он разом подмял под себя Паруньку и стал упорно и торопливо подталкивать ее ближе к обрыву. Парунька трепыхалась под ним, и воздухе мелькали ее обнаженные торопливые руки. Она цеплялась за пиджак подбежавшего человека, но тело ее скользило, ноги свешивались над водою. И тут неожиданно для себя дядя Петя закричал что было мочи и помчался туда, прыгая по-ребячьи с кочки на кочку.