Илья Лавров - Листопад в декабре. Рассказы и миниатюры

Залесов растерянно смотрит на них, и рука его, как всегда, когда он волнуется, порывисто трет лицо, ощупывает скулы, дергает бровь, теребит ухо. Он беспомощно улыбается. Стася поражает его. Из угловатой девушки она превратилась в красивую женщину. Ее пышные темные волосы падают на плечи. Гордо и резко изогнутые брови говорят о силе.

Дочь свою Залесов узнает сразу — она похожа на него. Все в ней мягкое, нежное — и очертания узкого лица, и волосы, и взгляд, и голос, и движения. «Это моя дочь, — думает Залесов изумленно. — У меня дочь… Да полно, не сон ли это?»

Залесов растерян и не знает, что сказать.

— Здравствуй, Игорь, — Стася крепко пожимает ему руку.

Залесову ясно, что его приход не смутил ее, не взбудоражил. Она просто приветствует его как знакомого. В душе Залесова шевельнулась горечь.

— Вот, познакомься с дочерью, — говорит Стася и поправляет волосы Лиды.

Та вспыхивает. А Залесов думает: «Знакомит с собственной дочерью. Какой жалкий я в ее глазах». Он испуганно смотрит в лицо дочери.

Лида взволнована и старается разглядеть в нем все-все. Ее взгляд как бы говорит: «Так вот какой у меня отец!» И она смущенно протягивает руку.

Залесов не знает, как быть, и сначала целует руку Лиды, потом несмело обнимает ее. Ощутив гибкое тело, ощутив губами свежее лицо, он чувствует, как в душу мгновенно врывается нежность отца. Залесов гладит мягкие волосы дочери, заглядывает ей в глаза, а потом резко отворачивается.

— Успокойся, — тихо просит Стася и ободряюще треплет его по плечу. — Идем.

— Подожди. Вы идите. Я покурю.

Залесов отдает Лидочке подарки. Она хочет что-то сказать, но не находит слов и только улыбается.

— Вы идите, идите, — просит он. — Я покурю.

Мать и дочь украдкой переглядываются, как две сестры, и уходят.

Он торопится к крану, жадно пьет, умывается, вытирает лицо платком, закуривает и бродит по саду в сумерках, как будто что-то ищет.

Залесов думает о том, что эти две женщины могли бы стать его счастьем. Удивительно и непонятно, что у него такая дочь, что эта красивая женщина была его любящей женой и что она мать его дочери. И все же Залесов чувствует себя неразрывно связанным с ними. Он не знает, как ему появиться перед гостями, перед мужем Стаси.

Когда Лидочка выбегает и ласково берет его за руку, заглядывает в лицо, Залесову понятно, что она ни в чем не упрекает, не судит и старается все сгладить. Милая, чуткая, умная девочка! Он этого не забудет…

— Пойдем, папа, — зовет приветливо Лидочка.

И это слово «папа» изумляет. Впервые назвали его так, и он впервые понимает, что да, он отец, что за его плечами должна быть жизнь, полная дел и заслуг. Но разве все это есть? И он сжимается, чувствуя, что непоправимо испорчено что-то в его жизни. У него начинают мелко вздрагивать и губы, и руки, и даже ноздри.

— Пойдем, пойдем, — нежно звучит голос.

А за этими словами Залесов слышит: «Не бойся, никто не посмеет обидеть тебя».

— Ну, пойдем, показывай жениха, — отвечает Залесов, — ты в медицинском учишься?

— Да. На третьем курсе.

И голоса у них одинаковые, и лица похожи.

— А жених?

— Он уже доктор. Хирург.

— Как его звать?

— Алексей.

«И это разговор родного отца с дочерью», — думает Залесов.

Чувствуя смятение в душе, он входит в комнату, полную гостей. Они сидят за длинным столом, сплошь заставленным блюдами и бутылками. В другой комнате тоже стол и тоже гости.

Яркий свет, отброшенный большими оранжевыми абажурами с шелковыми кистями, освещает множество цветов на подоконниках, в углах, вдоль стен. Фикусы в кадках развесили над столами большие твердые листья. Зелень превращает комнату в оранжерею.

Муж Стаси, Илларион Витальевич Асташев, встречает Залесова у дверей.

Асташев худощавый, легкий. Он двигается быстро, даже грациозно, как танцор. Лицо его прожарено солнцем и опалено горячими азиатскими ветрами до черноты. На таком лице поразительны синие глаза и почти белые, выгоревшие волосы, спадающие на лоб. Даже на свадьбе он не изменил своей походной, спортивной куртке. Серая, шуршащая, кое-где припаленная у костра, она вся в карманах, в серебряных росчерках «молний».

— Познакомься, — говорит Лидочка Залесову, — это… — она запинается, — это Илларион Витальевич.

«Не может же девочка сказать: „Папа, познакомься с папой“», мелькает в голове Залесова. Он чувствует себя подавленным — столько во внешности Асташева своеобразия, оригинальности.

Двадцать лет Асташев проводит по раскаленной рыжеватой земле Ферганской долины каналы, арыки. Двадцать лет неутомимо ездит из кишлака в кишлак. Вода — кровь земли, говорят узбеки, и он дает хлопковым полям и виноградникам эту светлую кровь.

Когда Асташев размашисто и шумно входит в какую-нибудь колхозную чайхану и приветствует всех по-узбекски: «Хорманглар!» — «Не уставать вам!», все хлопкоробы, шелководы, виноградари с почтением кланяются, прикладывая руку к сердцу, и каждый спешит протянуть пиалу с зеленым чаем.

Асташев пожимает руку Залесова:

— Присоединяйтесь к нашему колхозу.

И Асташев ведет Залесова вдоль стола:

— Познакомьтесь, друзья: Игорь Ильич!

Кругом молодежь. Наверное, однокурсники Лидочки. На почетных местах тетя Лиза в новом синем платье с белым воротничком и пожилой полковник с седым ежиком волос и с постоянно слетающим пенсне.

Залесов пожимает горячие руки.

— А вот это, позвольте вам представить, жених, Алеша Капустин. Профессия зловещая — хирург. Лечить не любит, а сразу режет. Чик — и готово, без руки и без ноги. Это у них быстро!

Под общий смех перед Залесовым встает высокий, широкоплечий и солидный человек в светлом костюме. Но слегка курносое лицо совсем молодое, почти юношеское. Залесову нравятся его добрая улыбка и мальчишеские глаза. Алеша говорит сердечно:

— Хорошо, что мы познакомились с вами.

По этому тону Залесов чувствует, что Алеша все знает и тоже, как Лидочка, не судит.

— Прошу к костру! — размашисто показывает Асташев на стол.

Залесов понимает, что он привык к ночевкам в степи, что у костра он ест и спит.

— Штрафную! — Асташев наливает бокал вина.

Залесов тихо и мягко поздравляет жениха и невесту, чокается, выпивает. Он насторожен, чувствует себя неудобно, не знает, как держаться. А вдруг всем уже известно, что он отец Лиды? Но простота, сдержанность и скромность приятны и уместны всегда и везде. Поэтому Залесов и старается быть таким. И вдруг вспыхивает мысль: «Зачем пригласили? Я же в их глазах никто. Я не существую. Должно быть, я для них такой жалкий, что они могут передо мной великодушничать! Нарочно пригласили?» Он растерянно озирается.

— Ну, отец, гордись дочкой! — кричит полковник через стол и ловит пенсне, которое, сверкнув, падает и болтается на цепочке.