Леонид Жариков - Рассказы

Но что-то случилось в природе: уж который год не слышу я пения жаворонка над степановским полем. Молчит зеленая колыбель, молчит небо над ней. Ветерок волнами пробегает по молодым зеленям, и я вижу серую ворону, которая бродит в хлебах, оглашая воздух одиноким хриплым карканьем.

Стою у хлебного поля и не нахожу ответа на свои думы. Почему-то грустно на сердце, словно земля осиротела без серебряного звоночка в небе.

Но вот вдали послышался рокот мотора. Из-за пригорка, прямо через хлебное поле ехал трактор. Он тащил за собой поливное устройство на небольших колесиках — размашистое сооружение из пустотелых трубок. Синеватый дымок стелился за машиной. Трактор подминал под себя молодые ростки пшеницы, оставляя в зеленях широкие вмятины от колес. В первую минуту я не мог сообразить, почему трактор давит рубчатыми колесами нежные хлебные побеги. Потом догадался: шла подкормка озимых химическими удобрениями.

Не берусь судить о пользе той работы, которую выполнял тракторист. Конечно же, необходимо повышать урожай, но, наверно, существуют другие, более удобные способы подкормки озимых. Но тогда мне было больно смотреть, как тракторист, бесстрастно управляя машиной, мял, терзал зеленые ростки непомерной тяжестью колес.

Поравнявшись с опушкой леса, трактор стал разворачиваться. И в эту минуту я увидел на правом колесе прилипшие, смешанные с землей птичьи перышки. Не сразу понял, что произошла одна из тех незаметных маленьких трагедий, которыми полна жизнь. По кругу вращались остатки раздавленного птичьего гнезда.

Невольным движением души было окликнуть тракториста, сказать ему: «Что же ты наделал, человек, почему нерадиво выполняешь свои обязанности?» Но рев мотора заглушал все звуки, а отсутствующий взгляд водителя не отражал раскаяния. Вероятно, сам он не знал, что раздавил гнездо, не видел его в зеленях, а если бы видел, ответил: «Мне надо план выполнять, а не птичек разглядывать». Ответил бы так и по-своему был прав, потому что план действительно надо выполнять, а хлебные посевы нуждаются в подкормке.

Суровы законы жизни. Низкий поклон хлебному колосу и слава рабочим рукам, лежащим на руле машины. Но что делать птичке, если своим родным домом она избрала русское хлебное поле, если сама мать-природа подсказала ей, что от посева до жатвы она успеет вывести птенцов, обучит их летать и бороться за жизнь. Откуда было знать пичуге, что люди придумают химическую подкормку и посередине лета сначала польют ядохимикатами птенцов, а потом переедут гнездо колесом.

Трактор удалялся, расстилая по земле приторно сладкий угар из выхлопной трубы. И уже ничего нельзя было изменить в том, что совершилось, ничего нельзя было исправить, а тем более спасти.

Провожая глазами трактор, я думал: из века в век хранил человек единство хлеба и песни. Но вот их разъединили: хлеб вырастили, а песню убили.

Чудом двадцатого века, другом и помощником человека явилась к нам машина. И она же убила крылатую песню, безжалостно и бесстрастно переехала ее колесом, и поле умолкло.

В чем же разгадка неразрешимого противоречия? Чего жду я от самого себя и почему болит душа, не находя ответа на трудный вопрос?

И тогда мне вспомнилась прочитанная однажды в газете заметка. В одной колхозной бригаде трясогузка свила гнездо на сеялке, пока она стояла без дела. Обнаружив гнездо, люди окружили смелую птаху и с любопытством рассматривали ее. А водитель осторожно включил мотор и бережно повел машину по полю. И так вместе с птенцами, которые прекрасно чувствовали себя на машине, продолжал работать в поле.

Люди говорят: не трактор пашет, а тракторист. И надо быть не только хорошим специалистом, но прежде всего человеком. Если на руле лежит добрая рука, то машина сама объедет гнездо с беспомощными птенцами. Все знают: человеку трудно прожить без хлеба, но и без песни жаворонка ему никак невозможно. Без нее утратит он самое драгоценное — живую душу, способную откликнуться на любовь любовью, на добро добром.

Трактор удалялся и скоро исчез за бугром. Железный грохот сменился оглушающей тишиной. Все вокруг молчало, а мне чудилось, будто звенит в небе песня жаворонка и незаметно переходит в нарастающий из далекой дали колокольный звон тревоги.

В наших лесных степановских пущах дорога к Истре выбегает на просторный луг, словно река в море. Не гуляют в том море бурливые волны, — оно из неоглядного зеленого разнотравья, усеянного полевыми цветами. Широкой вольной дугой окружает луг вечнозеленый сосновый окоем. И каждой весной опушка леса занимается на рассвете белой зарей: зацветает черемуха.

Старожилы тех очарованных мест гордились высокой молодой черемухой. Она стояла у края дороги как белое чудо, как царица леса. И невозможно было оторвать взгляда от ее звенящих пчелами белых душистых гроздьев.

У каждого цветка, у всякой травинки своя судьба. Была она и у красавицы черемухи: родилась в Степановском лесу, радовалась безоблачному детству, тянулась к юности. А когда пришла невестина пора, засветилась белыми султанами и росла в нежной истоме, сама себя опьяняя. И стоило подуть лесному ветерку, и кружилась в воздухе снежная вьюга лепестков, устилала под деревом зеленую траву. Подружки черемухи — сосны и ели, что росли поодаль на песчаном пригорке, казалось, завидовали ее молодости и красоте. Соловьи любили петь в ее пахучих ветвях, вили там свои гнезда.

Осенью черемуха меняла свой пышный наряд на золотое убранство листьев. С веток свисали кисти сочных глянцевито-черных ягод — сладчайшая пожива дроздам. Зимней порой, когда лес засыпал в снежном безмолвии, солнце пригревало и подтапливало снег на ветвях черемухи, ледяные сосульки сверкали в лучах солнца, словно серьги на лице красавицы.

Уходила зима, и снова с весной сказка цветения возвращалась к людям.

Но вот в чем было горе черемухи: кто бы ни шел лесной дорогой, каждый старался отломить себе пахучую веточку. День ото дня, год от года дерево теряло свой первозданный пышный наряд, медленно умирало. Люди не замечали той смерти. Так называемые любители природы, «туристы», приезжавшие на мотоциклах развлечься на берега Истры, кромсали цветы, точно веники. Скоро до нижних ветвей уже нельзя было дотянуться рукой. Тогда парни приноровились баграми и палками наклонять цветущие ветви, обламывали и бросали их в кучи. Девушки охапками уносили цветы и украшали ими мотоциклы и палатки.

Постепенно нижние ветви превратились в черные рогатины и торчали в разные стороны или безвольно свисали вниз, точно выкрученные руки…