Вадим Собко - Избранные произведения в 2-х томах. Том 1

— Ему будут делать операцию?

— Нет, но если ему станет плохо, то вы не сможете помочь, а я могу не успеть приехать. Подумайте об этом. Сестра придёт к вам вечером, а завтра утром Андрейку возьмут в больницу. И не волнуйтесь. Всё будет хорошо.

Он встал, ещё раз подошёл к маленькому больному, взял его тоненькую ручку, пощупал пульс. Сердце билось ровно и чётко, удушья можно не бояться.

Доктор простился и ушёл.

— Не отдадим его, — решительно сказала Христя.

— Увидим — может, к завтрашнему утру он выздоровеет и вообще не придётся никуда ехать, — с надеждой в голосе сказала Марина.

Такой возможности никто не поверил, но все ухватились за эти слова, словно в них было скрыто спасение.

— Я не поеду в больницу, я там умру, — прохрипел через трубочку Андрейка.

— Не поедешь, мы тебя не отдадим, — успокоил мальчика Иван.

И все взялись за свои дела, стараясь делать вид, что ничего особенного не случилось, что над их дружной семьёй не нависло новое большое горе. Только один докторский приказ строго выполнял Иван, — он не пускал сестёр в комнату, где лежал Андрейка. Марина и Христя лишь с порога глядели на брата.

Через два часа пришла медсестра, взяла мазок, сделала укол и ушла, сказав, что так много работы, как в эти мартовские дни, ещё никогда не бывало. Слова успокоения, брошенные на прощание сестрой, не принесли детям утешения.

Был поздний вечер. Над заводом и над проспектом уже давно зажглись огни. Тонкий, словно выкованный из стали, серпик месяца светил прямо в окно. В комнате царила полутьма — настольную лампу прикрыли газетой, чтобы свет не резал Андрейке глаза. Иван сидел на диване, слушая хриплое дыхание брата.

В дверь постучали. Христя открыла, послышался знакомый голос, осторожные шаги — Любовь Максимовна стала на пороге.

— Ну что, плохо ему? — тихо спросила она.

— Спит, — так же тихо ответил Иван. — Вам лучше уйти: болезнь заразная.

— Ничего, я взрослая, — осторожно садясь на краешек стула, сказала Матюшина. — В больницу почему не взяли?

Всю войну Любовь Максимовна работала в госпитале. На её руках выздоравливали и умирали люди. Дыхание Андрейки напомнило ей те страшные времена. Сейчас, когда прошло уже больше пяти лет, они представляются даже хорошими, те далёкие военные годы. Там она спасала людей, и хоть иногда приходилось делать грязную работу, она не казалась противною. А вот сейчас и работа чистая, и заработки хорошие, а иногда так противно бывает, что сил нет.

— Шли бы вы домой, — шёпотом сказал Иван, не глядя на неожиданную гостью.

— Я тебе мешаю?

— Нет, не мешаете, но нехорошо, когда в комнате, где лежит больной, много народу.

Это была правильная медицинская мысль, и никаких возражений Матюшина не придумала. Правда, ей хотелось сказать, что не слишком вежливо выпроваживать людей, которые пришли к тебе с лучшими намерениями, с желанием помочь, но Матюшина только коротко вздохнула, словно обиженно всхлипнула, и поднялась.

— Хорошо, я пойду, — задумчиво ответила она. — Если будет что нужно, постучи в стенку, я услышу. Моя кровать как раз тут стоит…

— Благодарю, — ответил Иван. — Думаю, обойдёмся.

— Хорошо, — сказала Матюшина. Ей почему-то вдруг стало грустно и жаль себя, словно её незаслуженно обидели.

«И правда, чего я хожу к этим Железнякам, когда от них слова приветливого не услышишь? Пусть себе живут как хотят», — думала Матюшина, выходя из комнаты.

Снова в комнате воцарилась полутьма и тишина.

Иван взял платок, намочил под краном, положил на горячий лоб Андрейки…

— Я не хочу в больницу, — хрипло, но более отчётливо сказал мальчик.

— Не отдадим мы тебя в больницу, — успокоил мальчика Иван. — Лежи спокойно, никому я тебя не отдам.

— Я не пойду… — снова повторил Андрейка. — Это бабка Галчиха всё, а я не хочу… Выгони её…

— О чём ты говоришь? Какая Галчиха?

Андрейка не ответил, продолжая что-то быстро и неразборчиво говорить. Иван понял, что мальчик бредит.

Он вышел к сёстрам, сказал, чтобы ложились спать.

— Как же ты после бессонной ночи завтра на работу пойдёшь? — спросила Христя.

— Ничего мне не сделается. Пойду.

— Это так страшно, когда он бредит, — прибавила Марина. — Может, и вправду лучше отдать его в больницу?

— Завтра посмотрим. Ложитесь сейчас же! — сердито буркнул Иван, и через несколько минут в квартире Железняков наступила полная тишина.

Иван сидел на старом клеёнчатом диване, спать совсем не хотелось. Слишком взволновали его события сегодняшнего бесконечного дня. О разном думалось в эта бессонные часы Ивану.

Вспомнился приход милиционера, — ведь так и не удалось тогда узнать, почему заподозрили брата в причастности к краже. Андрейка вёл себя очень странно… И кто такая бабка Галчиха? Неужели у мальчика имеется какая-то другая, тайная, глубоко запрятанная жизнь, о которой не догадываются ни он, старший брат, ни сёстры?

Он, Иван, честно заботился, чтобы семья не голодала, чтобы у всех была тёплая одежда, а вот о том, чем живут, чем интересуются младшие, не часто задумывался. Надо бы теперь и за воспитание взяться, только как за него браться — неизвестно…

Мысли плыли одна за другой, становились всё более замедленными, словно расплывчатыми или затенёнными лёгкой сеткой, которая понемногу всё густела и густела, делалась непрозрачной, почти сплошной. И вот уже не мысли, а словно их тени плывут перед глазами, лёгкие и неуловимые, и уже нельзя понять, несут они с собой счастье или горе.

— Пить! Пить хочу! — сказал Андрейка.

Иван взглянул на личико брата и увидел широко открытые и совсем не мутные, живые, блестящие глазёнки. Это значит — кончился бред. Андрейка пришёл в себя. Может, помогла прививка и завтра уже никто не вспомнит про больницу?

— Горло болит, Андрейка?

— Очень. Дай пить.

Андрейка с наслаждением глотнул поданный ему тёплый чай, и вдруг страшный приступ кашля потряс его маленькую грудь, и блестящая трубочка, так ловко вставленная в горло, упала на старое буро-зелёное солдатское одеяло. Кашель оборвался.

Сначала Ивану показалось, что это к лучшему: кашель прекратился, и Андрейке как будто стало легче. Но в следующее мгновение он понял — случилась беда. Резко поднимается и опускается грудь мальчика, стараясь набрать в лёгкие хоть чуточку воздуха, вот уже закрываются и мутнеют глаза, подкатываясь под лоб…

Что делать? Будить сестёр? Но они и сами проснулись и, испуганные, стоят на пороге комнаты в длинных белых рубашках.

Что делать?

Может, самому попробовать вставить в горло спасительную трубку? Нет, об этом и подумать страшно.

Словно держа себя на тугих вожжах, он сказал:

— Христина, Марина, живо одевайтесь, бегите к автомату, вызовите врача. Если нет — летом летите в больницу, но без доктора не возвращайтесь. Ясно?