Вадим Собко - Избранные произведения в 2-х томах. Том 1

Половинка заглянул к дочери. Она сидела около стола и решала кроссворд. Новое увлечение у неё — кроссворды! Только и делает что старые и новые журналы с кроссвордами разыскивает. Лицо молодой женщины в это мгновение было спокойным, сосредоточенным, словно слетело с него всё наносное, деланное, и стало оно добрым и удивительно скромным.

«Жаль, нет у меня внуков», — подумал Половинка, глядя на улицу.

Там, около потока, толпились дети — от трёхлетних солидных пузырей до длинноногих, как аистята, второклассников. Жёлтый поток подхватывал кораблики, они быстро размокали, тонули, но на смену им приходили всё новые и новые, и не было конца-края восклицаниям и смеху.

Скрипнула соседняя дверь, Иван снова вышел на балкон. Сурово, с неприступным видом глянул туда, где должна была стоять Матюшина, но там был один Максим Сергеевич, и лицо Ивана сразу посветлело.

— Весна, Максим Сергеевич, — сказал он громко, чтобы и Любовь Максимовна, если она в комнате, услыхала: он тут, он ничего не боится и никакими разговорами его не проймёшь!

— Весна, — обычным движением поправляя усы, подтвердил Половинка. — Весна!

Они замолчали и долго стояли рядом, почти забыв друг о друге.

В комнате зашуршало. Любовь Максимовна, уже одетая в тёмно-красное пальто и резиновые боты, появилась в дверях.

— Я пошла на работу, батя, — сказала она. — Вернусь поздно, ты меня не жди. Приходите ко мне пиво пить, Иван Павлович, — блеснула она на Железняка глазами.

— Благодарю, — вежливо, но холодно — так, во всяком случае, казалось ему самому — ответил Иван.

— Иди уж, иди, — замахал рукой Половинка.

— Иду, — вздохнула Любовь Максимовна. — Пойду, — ещё раз сказала она, словно надеялась, что её кто-то удержит.

Половинка и Железняк видели, как она вышла из подъезда, посмотрела на солнце, словно с земли его было лучше видно, оглянулась на балкон, махнула на прощание рукою и быстро пошла по высохшему тротуару.

Они смотрели вслед Матюшиной, пока не исчезло из глаз её тёмно-красное пальто. Иван вошёл в комнату, сел на диван. О разном думалось ему в эту минуту, но всё-таки все мысли, словно обходя большой круг, сами собой возвращались к Матюшиной. Иногда они бывали враждебными, нехорошими, словно зло причинила ему Любовь Максимовна. Но хотелось вспоминать её лицо, и весёлый, заливчатый смех, и даже слова её, дерзкие, задорные.

Иван гнал эти мысли, а они возвращались снова.

— Я к Половинке зайду, скоро вернусь, — сказал он сёстрам и вышел на площадку.

Максим Сергеевич открыл ему дверь, приветливо улыбнулся. Парень вошёл в небольшую комнату, где стояли железная узкая, очень похожая на солдатскую, кровать, простой стол с привинченными к нему слесарными тисками, шкаф со всяческим инструментом и другой — с книгами. Одежда висела на гвоздях, вбитых прямо в стену. Комната напоминала мастерскую кустаря. Стены — на них не было ни картин, ни портретов — сияли свежею побелкой. Очевидно, за чистотою в этой комнате следил сам хозяин, и следил строго.

— Садись, Иван, — пригласил Половинка, подставляя гостю обыкновенный жёсткий стул. — Дело какое есть или так, в гости пришёл?

— Нет, дела нет, — ответил Железняк. Все дела, ещё несколько минут назад такие важные и неотложные, теперь отодвинулись куда-то очень далеко.

— Вот и хорошо. Это лучше, когда человек к человеку просто так, от доброго сердца приходит.

Иван промолчал. Взгляд его блуждал по столу, по книжкам в шкафу, по инструментам, аккуратно разложенным на полках. На столе стояла модель клети прокатного стана, недавно выпущенного с завода.

— Смотришь? — уловил взгляд Ивана хозяин. — Смотри — может, когда пригодится. Бывает, придёт в голову человеку идея, и кажется, что никто раньше не мог додуматься до такой техники» Так не верь этому, подумай ещё. А бывает — вдруг покажется твоя мысль ненужной, не стоящей выеденного яйца. И тоже не верь. Подумай, друзьям расскажи, а лучше всего сядь к тискам, модельку сделай и попробуй. И за это время мысль станет ясной, и ты сам поймёшь, стоит чего-нибудь машина или это пустое дело.

И он любовно потрогал блестящие, хорошо смазанные валки игрушечной рабочей клети прокатного стана. Пальцы у него были сухие, длинные, и казалось, старый бригадир видит и чувствует ими лучше, чем глазами.

Иван смотрел, широко раскрыв глаза. Ему никогда не приходило в голову, чтобы молчаливый, всегда суровый Максим Половинка мог так нежно, почти мечтательно говорить о машинах.

— Ты, я вижу, и завод и работу любишь, — продолжал Половинка, — а вот что из тебя получится, ещё не знаю. Думается мне, не может быть, чтобы из тебя мастер не вышел.

Ивану очень хотелось сказать, что он приложит все силы, чтобы стать настоящим мастером, что он даже наверное станет им, но подумал, не будет ли это выглядеть похвальбой, и сдержался.

Он заговорил о весне, которая пришла так неожиданно быстро. Надо было думать о будущих огородах. Зарплата слесаря четвёртого разряда — это немало, но если к ней ещё прибавить несколько мешков рассыпчатой, вкусной картошки, то станет совсем спокойно жить на свете.

Услыхав этот хозяйственный разговор, Половинка усмехнулся, — видно, полгода, прожитые Железняком на ученической зарплате и пенсии, не пропали зря.

Они договорились взять участки по соседству — так будет удобнее… Темы для разговора как будто исчерпались, Иван встал. Ему хотелось поговорить о Любови Максимовне, о её жизни, но как свести к этому разговор, он не знал. Ещё несколько минут потоптался около стола, любуясь моделью, потом попрощался и ушёл. Максим Сергеевич закрыл за ним дверь, вернулся в комнату, сел к станку, но работать не стал. Долго сидел он, задумавшись, положив на колени свои словно выточенные из старого морёного дуба руки.

Он думал о соседе, об Иване Железняке, о его жизни и работе. Спокойно, неспешно, как делал всё в жизни. присматривался к парню старый бригадир, словно переворачивал его с боку на бок, стараясь оценить и понять. Выходило как будто неплохо.

А в это время Иван вышел на улицу и отправился вдоль проспекта, потом повернул в центр соцгорода. Ноги сами несли его к кафе, где работала Любовь Максимовна, не он не признавался в этом себе. Он просто гулял по улицам, и совсем не его вина, что кафе стоит в центре и миновать его невозможно.

Иван подошёл к кафе, прочитал вывеску, узнал о том, что здесь можно заказать холодные и горячие закуски, и мужественно прошёл дальше, хотя ноги, утратив послушность, сами поворачивали направо. Но он справился с собой и медленно прошёл на окраину города, туда, где кончался асфальт и вдруг начиналась размокшая, голая, буро-красная донецкая степь.

Уже завечерело. Солнце коснулось дальних холмов, послало последний багряно-золотистый луч и исчезло. Высокие облака над степью задержали его и от этого несколько минут светились ярким розовым светом, потом и они погасли. Из степи потянул холодный, влажный ветер; Железняк поёжился, — он выскочил из дому в одном пиджачке, легковатом для марта.