Вадим Собко - Избранные произведения в 2-х томах. Том 1

Нет, так дальше продолжаться не может. Надо ехать в Калиновку и узнать всё, пусть самое страшное, но узнать. Только надо подождать, пока стемнеет… Что же это? Он старается оттянуть время, боится сделать решительный шаг? Кирилл раздражённо выругался, плюнул и пошёл к вокзалу.

Этот день, как нарочно, приносил всё новые и новые испытания. Поезд на Калиновку должен был отойти только через двадцать минут, и все эти долгие минуты Кирилл ходил по перрону. Милиционер сидел на скамье, под ярко начищенным медным колоколом. Увидев его, Кирилл споткнулся, хотел повернуться и уйти, но пересилил себя и прошёл перрон до конца не спеша, отмеряя шаг за шагом.

Когда Кирилл сошёл с поезда в Калиновке, солнце уже село и небо потемнело, но он не решился сразу идти в город, а с полчаса бродил вокруг вокзала, пока не стемнело окончательно. Твёрдого плана действий у него не было, он только теперь стал обдумывать, как быть дальше.

Конечно, можно зайти к Сане или к кому-нибудь из старых знакомых и расспросить про Железняка, но это может вызвать подозрение. Нет, он сделает иначе. Он пойдёт на квартиру к Ивану и сразу всё узнает.

Он не колеблясь вошёл в подъезд, поднялся на третий этаж и хотел стукнуть крепко и уверенно, но рука дрогнула, и стук прозвучал несмело, слабо, почти умоляюще.

— Заходи. Дверь открыта, — послышалось изнутри.

Сидоренко вошёл.

Иван, живой, только разукрашенный синяками, лежал на диване, положив на живот толстую книгу. Появление Кирилла он встретил так, как будто давно его ждал.

— Садись, — предложил он.

Кирилл не шевельнулся. Теперь, когда стало ясно, что он не убийца, старая злость заговорила снова.

— Здорово я тебя отделал! — дерзко сказал Сидоренко, глядя в лицо Ивана.

— Здорово, — согласился Иван.

— В милицию заявил?

— Боишься?

— Нет, не боюсь. Интересуюсь.

— Нет, не заявил.

— Почему?

— А тебе какое дело? Живи пока на воле.

Кирилл молчал. Значит, намеренно, как рыбу на длинной леске, водил его Иван, принуждая мучиться в бессонные длинные ночи, прислушиваться к каждому шагу, к каждому шуму на улице.

— Когда собираешься заявить?

— Это уж моё дело.

— Заявляй скорее!

Эти слова Кирилл выговорил глухо, как будто из сердца вырвал. Иван всё ещё смотрел ему в лицо, но теперь взгляд изменился, словно проник в глубину и напал там на что-то новое, до сих пор незнакомое.

— Дурак ты, Кирилл! — сказал Железняк.

— Я дурак? — не понял гость.

— Да, ты. Хватит тебе в Дружковке мотаться, возвращайся на своё место, вместе работать будем.

— Что, уже вспомнили Кирилла Сидоренко? Просите?

— Никто тебя не просит. Цех как работал при тебе, так и без тебя работает, не такая ты большая цаца, а вернуться тебе надо, а то пропадёшь к чёрту.

— Ты меня на весь завод опозорил, а я обратно проситься буду? — крикнул Кирилл. — Не дождёшься!

— Не кричи, — остановил его Железняк, — я тебя не боюсь. А на завод ты всё равно придёшь, рано или поздно.

— Чёрта с два! — с вызовом сказал Кирилл.

Теперь, когда он увидал Железняка живым, все его страхи исчезли, а настроение стало боевым и дерзким. Если не заявил до сих пор в милицию, то, должно быть, уж и не заявит. Значит, всё хорошо, и бояться Ивана теперь нечего.

— Будь здоров, — после паузы сказал Сидоренко. — Я б тебе ещё раз морду набил, да не с руки, лежачего не бьют. Я затем, собственно, и пришёл, — попробовал он объяснить своё появление и вышел из комнаты.

Он спустился по лестнице на улицу, встретил милиционера и прошёл мимо, не обращая на него внимания. Теперь вспоминать Железняка уже не хотелось. Побитый, в синяках, а говорит как победитель, и Кирилл как будто приходил к нему прощения просить… Не надо было сегодня ездить в Калиновку! Можно было всё узнать и не заходя сюда.

Когда он вернулся домой, Анастасия Петровна встретила его, как родная мать. Чай и ужин уже ждали на столе.

Спать легли рано. На другой день бабка исчезла… Вернулась она весёлая, довольная, словно узнала очень хорошие новости. За завтраком хитро, по-заговорщицки, поглядывала на своего постояльца, а встав из-за стола и принимаясь мыть посуду, сказала:

— Я вчера в Калиновке была, сыночек. Внучка моего, дорогого Ваню Железняка видела. Ну и разрисована у него физиономия! Чисто писанка! Ты, случайно, не знаешь, кто это так постарался?

— Не знаю, — сердито буркнул в ответ Сидоренко.

— Такому художнику иконостас в церкви расписывать доверить можно, — не успокаивалась бабка. — Хорошо, не поймали, а кабы до суда дело дошло, то, наверное, лет пять, а то и все восемь за такую работу получить можно. Чуть не убил его этот художник.

— Так ему и надо.

— А правда, сыночек, святая правда, так ему и надо, — водя полотенцем по чистой фарфоровой разрисованной чашке, приговаривала бабка. — Это ему бог отплатил за все его чёрные и неправедные дела. За мою обиду, за твой позор, за всё зло, им содеянное. Ни один грех не пройдёт перед богом незамеченным, за всё отплата приготовлена.

Кирилл слушал терпеливо и всё время думал, что хитрая бабка чего-то не договаривает. В словесном плетении её всё время, словно чёлн среди высоких волн, то возникала, то исчезала затаённая мысль, уловить которую было трудно.

— Скажите мне прямо, чего вы хотите, Анастасия Петровна? — спросил Сидоренко.

— Ничего, сыночек, ничегошеньки я от тебя не хочу и хотеть не могу…

Она положила на застеленную чистой бумагой полку свои расписанные фарфоровые чашки, покрылась тёмным шерстяным платком, хотя на улице был августовский жаркий день, и вышла из дома, так и не ответив на вопрос.

А у Кирилла осталась твёрдая уверенность — бабка что-то от него скрывает, прячется, плетёт свои хитрые дела. Для чего-то, видно, нужен ей он, Сидоренко.

А бабка Анастасия опять появилась дома только под утро, поспала немножко, а за завтраком уже аккуратно сидела на своём месте, наливая чай.

— Вы себе, случайно, жениха не завели, Анастасия Петровна? — попробовал пошутить Кирилл.

— Грех тебе, сыночек, про старого богобоязненного человека такое говорить, большой грех! — смиренно опустив глаза, ответила старуха. Лицо у неё было постное, но довольное, — видно, шутка была ей приятна.

После завтрака, когда всё уже было прибрано и Кирилл решил ехать на Донец, Анастасия остановила его.

— Подожди, сыночек, — ласково сказала она. — Выслушай просьбу старухи.

— Вы же говорили, что вам от меня ничего не надо?

— Вчера было не надо, а сегодня понадобился ты мне. Но это так, мелочишка небольшая. Её каждый бы для меня сделал, но я думаю тебя попросить: ты ведь мне не чужой, мы теперь с тобой как родные… Под одной крышей живём, за одним столом хлеб божий едим…

— А что за просьба?