Вадим Собко - Избранные произведения в 2-х томах. Том 1

Он ничего не мог понять. Не знает Марина калиновских событий или делает вид, что не знает? И, желая проверить, не обманывает ли его девушка, спросил:

— Как там Иван поживает?

— Он не приезжал в прошлое воскресенье. Записочку Торба привёз, пишет — немного прихворнул, — весело, как бы не придавая этому никакого значения, говорила Марина. — И в это воскресенье не приедет, комнату будет ремонтировать, пока нас нет.

У Сидоренко отлегло от сердца. Значит, никому ничего не сказал Иван.

— Где ты теперь? У кого устроился? Где работаешь? — спрашивала девушка, и за этими вопросами Кирилл чувствовал настоящий интерес.

— Нечем хвалиться, — хмуро ответил он. — Живу в Дружковке, с первого пойду на автобазу ишачить, вот и всё.

— Тебе непременно на завод надо вернуться, — горячо сказала Марина, трепля руками волосы, чтоб подсушить их на солнышке.

— Нет, проработок с меня хватит. Сыт по горло. И довольно обо мне говорить. Расскажи, куда ты осенью собираешься?

— В техникум уже зачислили, — удовлетворённо ответила Марина, — на строительное отделение. Города буду строить. И ты когда-нибудь будешь жить в построенном мною доме. Проучусь четыре года — и специальность в руках, да какая специальность!

Девушка говорила быстро, весело. Ей приятно было разговаривать с Кириллом, и скрыть это чувство было невозможно, да она и не скрывала. Они давно не виделись, и, кроме того, она считала, что в бригаде обошлись с Кириллом слишком резко. Девушка с таким увлечением рассказывала о своих планах» что и Сидоренко захотелось начать новую жизнь. Он ведь никогда не думал о своём будущем, жил как живётся. Неужели же ему весь век работать на автобазе, забыть завод, жить у бабки Анастасии, участвуя в её тёмных делах?

У него пересохло во рту, и слова застревали в горле, как корки сухого хлеба.

— А к нам ты больше не заходишь?

— Был я у вас дня три назад.

— Помирились?! — воскликнула Марина с такой надеждой, что Кириллу стало жаль её разочаровывать.

— А мы и не ссорились. Не о чём нам теперь больше разговаривать, да он… и не захочет.

— Захочет, непременно захочет, — торопливо сказала девушка. — Мы скоро домой вернёмся, ты приходи к нам, и всё наладится. Вот увидишь!

«Милая, хорошая ты девушка! — думал, глядя на красивое загорелое личико Марины, Кирилл. — Какая же ты славная! Вот говоришь со мной, улыбаешься, хочешь утешить и не знаешь, какой я подлец, что я натворил. Но я не признаюсь тебе ни словом, ни словечком, потому что мне так хорошо с тобой разговаривать, как никогда ещё не было. И на сердце теплее от этого разговора, и верится, что всё в жизни будет хорошо, очень хорошо».

— Ты непременно должен к нам прийти, — продолжала Марина. — Не хочешь к Ивану приходить, ко мне приходи.

«Милая моя Марина», — подумал Кирилл, а вслух сказал:

— Хорошо. Буду в Калиновке — зайду.

Тут мальчуган, которому вожатая доверила часы, подбежал к девушке, вздымая ногами целую тучу песка, сам себе скомандовал «смирно!» и звонко выкрикнул:

— Марина, часы показывают время купаться!

— Мне надо идти, служба! — как бы извиняясь, сказала Марина, и было видно, что ей не хочется покидать Кирилла. — Послушай, приезжай сюда ещё. Я хочу тебя видеть…

— Хорошо, я послезавтра приеду, — тихо ответил Кирилл, сам удивляясь своей покорности. — Я обязательно приеду.

— До свидания! Я буду ждать! — Марина крепко пожала ему руку и быстро побежала к своим пионерам.

Часа через два Сидоренко возвращался в Дружковку. Чем меньше оставалось до дома бабки, тем тяжелее становилось у него на душе. Как будто перед ним раскрыли широкое окно, показали ясный, весёлый солнечный свет, где живут люди с чистой совестью, и снова закрыли, и снова очутился он в туманном, холодном мраке. И как из него вырваться — неизвестно.

Анастасии Петровны дома не было, и это Кирилла не удивило — старуха часто куда-то исчезала. Он взял под порогом ключ, вошёл в дом, напился чаю и, хоть было не поздно, никуда не пошёл. Перед глазами всё плыл Донец, а на песке сидела Марина и улыбалась ему. Ох, как оно далеко, это послезавтра! И почему он не сказал, что приедет завтра! Он заснул с улыбкой на губах и во сне снова видел Донец и Марину.

Утром Анастасия не появилась.

День тянулся, словно резиновый, и не раз приходила мысль поехать на Донец, но каждый раз Кирилл отбрасывал её: он поедет завтра, как условился.

Чёрная ночь легла над Донбассом. А бабка всё не возвращалась, — здорово загуляла, нечего сказать. Поужинать пришлось только хлебом и консервами. А впрочем, на все эти мелкие неудобства Кирилл не обращал внимания: завтра он поедет на Донец, и день снова будет чудесным.

В дверь постучали.

— Заходи! — громко крикнул Кирилл, не подымая с подушки головы.

В комнату вошёл лейтенант милиции в сопровождении сержанта. Клапан кобуры у сержанта был отстегнут.

Кирилл взглянул в окно — там, кажется, тоже кто-то стоял. Сердце у парня оборвалось.

«Значит, не смолчал, значит, всё-таки заявил в милицию Железняк. Сейчас меня арестуют. А завтра надо на Донец ехать…» — в отчаянии думал Кирилл.

— Гражданин Сидоренко? — спросил лейтенант.

— Да. — У Кирилла уже не оставалось никакой надежды, что это ошибка. — Вы пришли за мной?

— Прокурор дал санкцию на ваш арест, — ответил лейтенант. — Вот ордер, можете посмотреть. Граждане понятые, входите, будем делать обыск.

Не понимая, зачем нужно перерывать весь дом и какое отношение это имеет к нему, Кирилл смотрел, как милиция и понятые что-то ищут, что-то записывают. Так продолжалось часа два.

— Всё, — сказал лейтенант. — Пошли! Ничего не скажешь, чистая работа.

И этих слов не понял Кирилл, но поднялся с кровати, взял кепку и навсегда вышел из дома бабки Анастасии.

Группа начинающих боксёров выстроилась в спортивном зале. Гурьянов окинул взглядом юношей. Здоровенный Михаил Торба стоит на правом фланге. Неизвестно, выйдет ли из него хороший боксёр, слишком он неповоротлив, похож на медведя. А впрочем, рано делать выводы, первое впечатление может быть ошибочным.

Пётр Маков, самый маленький и самый лёгкий в группе, оказался на левом фланге. У него вид завзятого боксёра, но и это впечатление ошибочное. Третьим от Торбы стоит Железняк. Следы синяков ещё не совсем исчезли с его лица. Сейчас в ослепительном солнечном свете они кажутся желтоватыми, как будто размытыми. У Ивана сосредоточенное и суровое выражение, он точно знает, чего хочет, и ясно видит путь к цели. Григорий Иванович чуть улыбается, глядя на молодого Железняка: придёт время, и все тайны, которые он так старательно прячет от него, станут известны, — так бывало уже не раз.

Будущие спортсмены не менее внимательно разглядывали своего учителя. Всё заметили молодые глаза: и измятые уши, и, чуть приплюснутый нос, и удивительно стройную фигуру (а ему уже шестой десяток), и заботливо отглаженную складку на белых брюках, и эмблему «Авангард», вышитую на майке. Но больше всего нравились юношам глаза тренера. Ясные и прозрачные, они, в зависимости от света, меняли оттенки от ярко-синего до тёмно-стального; они были добрыми, все видели, ни к чему не оставались равнодушными и, вероятно, именно поэтому вызывали такое доверие и приязнь.