Вадим Собко - Избранные произведения в 2-х томах. Том 1

Он стоял перед Ковалёвым с тряпкой и щёткой в руках, улыбался приветливо и радостно.

— Одну минуточку, я сейчас орудия производства отнесу.

Иван исчез и чем-то загремел в кухне. Зажурчала вода. Он вернулся, вытирая мохнатым полотенцем покрасневшие руки.

— Всё должно блестеть! Хочу показать, как нужно чистоту наводить, — сказал он. — Вы осторожно, потому что тут…

— Ничего со мной не случится, — сказал парторг. — У нас не очень долгий разговор будет. Выслушай меня внимательно. Мне это говорить ещё неприятнее, чем тебе слушать. Прозевали мы с тобой очень опасное дело.

Улыбка исчезла с лица Ивана. Глаза стали насторожёнными, колючими. Чувство приближения опасности, которое почти развеялось утром и совсем исчезло на работе, теперь снова появилось и стало ясно ощутимым.

— Говорите, — глухо сказал Железняк.

Ковалёв рассказал всё. Он не собирался щадить Ивана, себя или маленького Андрейку. Он понимал всю важность этого разговора.

— Вот какие дела, Иван Павлович, — закончил он свой рассказ. — Оказывается, сложнее таких озорников воспитывать, чем мы с тобой думали. Почему-то я всегда волновался только о… как бы это сказать… ну, словом, о материальной стороне дела, когда о вашей семье расспрашивал, а, видно, самое главное мы тут с тобой прозевали.

— Послезавтра они возвращаются из пионерского лагеря, — сказал Железняк. — Вы можете быть спокойны, Алексей Михайлович, теперь я уж ничего не прозеваю.

— Ну, а что ты будешь делать, когда они вернутся? — спросил Ковалёв. — Смотри не наказывай его. Тут главное, чтобы суть дела до его сознания дошла.

— Обиднее всего, — ответил Железняк, — что он скрывал, врал нам, даже честное слово мне давал. Наказывать его я не буду, подумаю, что надо сделать, чтобы он понял.

— И мне придётся подумать. А впрочем, сейчас я уже не боюсь: когда знаешь, где опасность, её легче одолеть.

Сам того не зная, он ответил на затаённые мысли Ивана, и от этих слов у того стало легче на душе.

— Ну, я пойду дальше, — поднялся с дивана Ковалёв. — Сегодня мне ещё три таких разговора предстоят. Долго я эти дни помнить буду, — сказал он, выходя в коридор. — Что Сидоренко арестовали, ты это знаешь?

— Знаю, — ответил Железняк. — Как бы ему помочь?

— Я сам об этом думаю, — сказал Ковалёв.

Парторг вышел. Иван постоял около двери, прислушиваясь, как затихают шаги на лестнице, потом пошёл на кухню, взял тряпку и щётку и снова принялся мыть и чистить. В такие минуты он не мог жить без работы.

Он лёг спать поздно ночью, когда всё было вытерто, вымыто и блестело при ярком электрическом свете. Работа невольно отвлекала от тревожных мыслей. А перед сном они снова нахлынули.

«Всё время только о том, чтобы накормить, думал, — укорял себя Иван. — А того, что брат чуть в тюрьму не попал, не заметил. Тоже — воспитатель!»

Утром он поднялся, как всегда, с гудком, отдохнувший, но не успокоенный.

Минут за двадцать до начала работы Иван пришёл в цеховой буфет. Вчера, занятый уборкой, он не успел даже подумать об ужине, и теперь сметана и холодные котлеты показались ему особенно вкусными. Кто-то сел рядом за стол. Иван оглянулся — Саша Бакай внимательно размешивал сахар в стакане мутноватого чая. Лицо комсомольского секретаря было хмурым. Он всё мешал и мешал ложечкой в стакане.

— Хватит ложкой болтать, — сказал Иван. — Здравствуй!

Саша не спеша ответил:

— Здравствуй.

Что-то изменилось в последнее время в Сашином лице стало оно серьёзнее, даже постоянной улыбки не видно на губах, и светлый чубчик аккуратно заправлен под кепку. И даже нос. курносый веснушчатый нос, выглядел совсем не так задорно.

— Сидоренко арестовали, — цедя слова сквозь зубы, выговорил Саша.

— Знаю.

— И что ты об этом думаешь?

— Думаю, как ему помочь.

— Вот и я о том же думаю, а придумать ничего не могу, — сказал Бакай. — Сердцем чувствую: ни в чём он не виноват, — но как это доказать? Неточный инструмент — сердце.

— Давай ему характеристику напишем. Производственную характеристику, хорошую, правдивую.

— Характеристику пишут, когда её требуют, а мы с тобой выскочим — над нами только посмеются.

— Тогда, — не сдавался Железняк, — пойдём к следователю прокуратуры, поговорим с ним по-человечески — ведь должен он понимать, кто вор, а кто честный человек.

— Должен, — сказал Бакай. — Ну что ж, пойдём, может, и в самом деле поможем, а то и у меня сердце не на месте. Встретимся после работы и пойдём.

Попасть к следователю прокуратуры было не так-то легко, но настойчивые парни наконец всё-таки оказались в кабинете, где за столом сидел мужчина с редкими, старательно зачёсанными на косой пробор волосами и внимательными глазами.

Не перебивая, он выслушал Бакая и Железняка и сказал:

— Все ваши прекраснодушные высказывания, уважаемые товарищи, основаны на личных чувствах, а моё дело — разбираться в фактах. Если вы хорошенько подумаете, то увидите, что факты говорят не в пользу подследственного Сидоренко. И пожалуйста, не мешайте нам вести следствие — ваши высказывания могут только сбить нас с правильного пути. Всего лучшего! — И, не вставая, не протягивая руки, он опустил глаза на лежавшие перед ним бумаги.

Пришлось уйти ни с чем.

— Что же делать? — спросил Железняк.

Бакай молчал.

В смутном настроении пришёл Иван на другой день на работу. Бригада Половинки собирала очередной двух тысячетонный пресс. Гудок застал его уже около бригадира.

Часа через полтора после начала работы к прессу подошёл инженер из конструкторского бюро, посмотрел, как Железняк монтирует систему смазки, удовлетворённо кивнул головой и сказал:

— Тут будет одно небольшое изменение, товарищ, извините, не знаю вашей фамилии.

— Железняк.

— Будет небольшое, но принципиальное изменение, товарищ Железняк. Вот тут придётся нашей системе выдержать чуть большее напряжение. Я сделал новый расчёт, — смотрите.

Он положил на станок лист бумаги с двумя рядами цифр, словно нанизанных на одну ниточку. На глаза Железняку попался знак синуса, ещё неизвестный ему и непонятный. Изучение тригонометрии должно было начаться в десятом классе.

— Вот, смотрите, — продолжал инженер, — тут у нас может получиться что-то вроде гидравлического удара, а мы должны его избежать. Ясно?

— Ясно, — тихо ответил Иван Железняк, хотя ему ничего не было ясно.

— Так вот, я сделал подсчёт, придётся сменить всю магистраль. Длину медной трубки сами сможете подсчитать?

— Лучше, если вы это сделаете.

Иван покраснел так, что даже затылок стал горячим.

— Ну хорошо, — понимая молодого рабочего, сказа! инженер. — Сейчас я вам всё пришлю. Между прочим, сколько у вас за плечами классов?