Вадим Собко - Избранные произведения в 2-х томах. Том 1

Андрей медленно поднял голову, взглянул на брата, на сестёр. Умереть легче, чем видеть их гневные взгляды. Теперь его, наверное, выгонят из дому, и правильно сделают, потому что он подлец и другого имени ему нет.

— Бейте меня хоть каждый день, только не выгоняйте, — прошептал он.

— Да разве дело в том, чтобы бить тебя или выгонять? Я хочу понять, как ты мог нам врать?

— Боялся…

— Кого же ты боялся? Нас? — с горечью спросила Марина.

Не зная, что ответить, презирая себя, Андрейка снова повесил голову. Что он мог сказать? Хорошо им — они честные, а он… Ему стало так тяжело, что даже слёзы застыли в глазах.

— Я всё о маме думаю, — сказала Марина, — что она сейчас сделала бы?

— Взяла бы ремень… — начала Христина.

— Ты не очень-то! — вскинулся Андрейка. — Мама… — Но, представив себе, какую боль причинил бы он маме, вдруг зарыдал, шмыгая носом и вытирая кулаками глаза. — Я больше никогда… — слышалось сквозь всхлипывания, — никогда…

— Что ж теперь будет? — словно только сейчас поняла всё Христина. — Это же позор на весь свет! Как мы жить-то теперь будем и смотреть людям в глаза?

— Как жили, так и будем жить, — решил Иван, — и в глаза людям будем смотреть… И из Андрея человека сделаем, посмотрим, как он дальше себя вести будет.

— Ох, как это всё страшно, — вздохнула Марина

Андрейка взглянул на неё и глухо сказал:

— А мне, думаешь, не страшно?

У него было такое страдальческое, не по-детски серьёзное личико, что сердце Ивана содрогнулось от жалости.

— Хорошо, думай о своей жизни, — сказал он, — постарайся всё понять… и о маме почаще думай, может, тогда…

Он не сказал, что будет тогда, — всё и без слов было ясно.

— Ну, и покончим с этими разговорами! — сказал старший Железняк.

Страх охватил Андрейку. Он боялся выйти на улицу.

Растерянными глазами он поглядел на сестёр, на брата и сказал:

— Я из дома не выйду.

— Не бойся, — ответил Иван, — они уже в тюрьме.

— Всё равно не выйду, — повторил Андрейка, как будто его выгоняли.

— И правильно! Пусть посидит дома, все свои поступки обдумает и сделает выводы, — сказала Христя.

— Ну ладно! — согласился Иван. — А Кирилла среди своих верховодов ты часто видел?

— Он с нами никогда и не был! — воскликнул Андрейка.

— Почему ты спросил о Кирилле? — Лицо Марины начало медленно краснеть, дыхание перехватило.

— Его тоже арестовали, — ответил Иван. — И как он с такой заразой связался — не понимаю!

— Не может этого быть! — крикнула Марина. — Не может! — Голос её прозвенел, как удар по туго натянутой струне, ещё раз ударить — и лопнет струна.

— Что с тобой? — спросила Христина. — Чего ты кричишь?

— Не может этого быть, — уже тише, с трудом овладевая своими чувствами, движениями, голосом, ещё раз повторила Марина. — Не может!

Марина стояла у окна, никто не видел её лица. Её душили слёзы.

Так вот почему не приехал Кирилл на Донец, вот почему напрасно ждала его Марина! Теперь всё ясно. Но что же делать, что делать?

Первой её мыслью было пойти к Ковалёву, посоветоваться, попросить помощи. Но чем тут может помочь парторг? Нет, помощь надо искать ближе, надо поговорить с Иваном. Неужели он не поймёт и осудит её? Нет, даже ему, брату, никогда не расскажет она о своей любви. Но что теперь делать, что делать?

— Что ты там интересного увидала, Марина? — донёсся до неё словно издалека голос Ивана.

Она поняла, что слишком долго стоит у окна, повернулась.

— Послушай, — сказала она, глядя Ивану прямо в глаза, — ты допускаешь, что Кирилл может быть вором?

— Нет, — горячо сказал Иван, — он не вор. Мы с Бакаем уже к следователю ходили, то же самое сказали.

Марина вздохнула и вышла из комнаты. Как благодарна она брату за этот ясный, убеждённый ответ! Наверное, произошло недоразумение. Придёт время, Кирилла выпустят, и, может быть, когда-нибудь они поедут на Донец и встретятся на том же месте…

А сейчас он сидит в тюрьме, на окнах тяжёлые решётки, стены толстые, — вероятно, метровые, — за ними не слышно ни звука, ни ветра, ни человеческого голоса — тишина, как в могиле. И в этой тишине живёт он, Кирилл, думает, что все на свете его забыли.

Неспокойная была эта ночь в квартире Железняков. Вероятно, одна только Христина спала до утра. Что-то неразборчивое выкрикивал во сне Андрейка. Ивану долго не спалось, а когда наконец дремота навалилась на него, смежила веки, то вдруг стала чудиться бабка Анастасия, превратившаяся в огромного чёрного ворона, — ходит и что-то долбит длинным клювом, рвёт крепкими, как железо, когтями.

А Марина как легла с открытыми глазами, так и пролежала всю ночь.

Утро занялось за окном, бледный рассвет наполнил комнату, становилось всё светлее, яснее стало видно всю знакомую мебель и строгое, побледневшее во сне лицо Христины рядом на подушке. Надо вставать, лежать уже нет сил.

Около шести, когда солнце заливало яркими лучами маленькую кухню, встал Иван. Он ужаснулся, взглянув на лицо сестры. Бывают минуты, которые глубоко изменяют облик человека. Сегодняшняя Марина уже совсем была непохожа на весёлую, беззаботную Марину, приехавшую вчера из пионерского лагеря. Рано же наступила эта минута в её жизни! То, о чём Иван вчера только смутно догадывался, сегодня стало ясным; ему сделалось больно, когда он представил, как мучительно страдает сестра.

Он молча присел к белому, чисто выскобленному кухонному столу и стал завтракать. Марина сидела на табуретке около окна, плотно запахнув на груди синий халатик. Она долго и внимательно смотрела, как брат ест, потом сказала:

— Я сегодня повезу ему передачу.

Иван не удивился. Он понял, что Марина сказала слова, хорошо обдуманные и выстраданные, решение приняла бесповоротное и не изменит его. Ивану стало грустно, и в то же время он чувствовал к сестре глубокое уважение. Так, именно так и должна была поступить Марина Железняк!..

— Что же ты повезёшь?

— Это всё равно, — почувствовав поддержку брата, повеселела Марина, — помидоры да кусок хлеба передам, — разве дело в этом? Главное, чтобы он знал, что есть люди, которые ему верят, которые его любят.

— Любят? — тихо переспросил Иван.

— Да, любят! — не допуская ни тени колебания или сомнения, ответила Марина.

Над Калиновкой загудели гудки. Сначала мелодично и тонко, будто примеряясь, потом набрали силы и призывно понеслись над степями, заводами, лесами.

Иван встал:

— Мне пора.

Он подошёл к сестре, положил руки ей на круглые плечи:

— Ну, счастливо!

Марина улыбнулась смущённо. Брат ободряюще кивнул ей на прощание.

Марина ничего не знала ни о тюрьме, в которой сидит Кирилл, ни о порядке передач. Всё это ещё надо узнать. Значит, не будем терять времени, скорее!