Вадим Собко - Избранные произведения в 2-х томах. Том 1

Иван произносил эти слова для Андрейки, но совершенно ясно понимал, как важны они и для него самого.

И вся сложность жизни необыкновенно отчётливо предстала перед ним и заставила ещё раз почувствовать ответственность за судьбу и душу младшего брата, который лежит сейчас в темноте с открытыми глазами и размышляет о своей жизни.

Они сидели в гостях у Максима Сергеевича, и перед каждым стояла рюмка водки. На тарелках в прозрачном золотом масле лежали серебристые селёдки. От блюда с рассыпчатой отварной картошкой шёл пар. Рядом розовели кружочки варёной колбасы. Нежно-жёлтое масло лежало в виде искусно сделанного цветка. Зелёные солёные огурцы словно просили, чтобы ими захрустели. Старый Половинка принимал дорогого гостя с Уралмаша, и Любовь Максимовна постаралась, чтобы гость, вернувшись домой, вспомнил добрым словом украинских хозяев.

За столом, кроме хозяина с дочерью, сидели трое: Сергей Комаров — уральский гость, Саша Бакай и Иван Железняк. Ужин только что начался, не было выпито ни одной рюмки, и разговор шёл вяло.

Сергей Комаров был когда-то учеником Половинки, лет пять назад его перевели на Уралмаш, а теперь он приехал вместе с целой бригадой проверять выполнение соцобязательств двух заводов и, конечно, не мог не навестить своего старого учителя. Он был ещё молодой, лет двадцати четырёх, очень солидный и серьёзный, говорил медленно, как будто думая над каждым словом. Значок спортсмена первого разряда виднелся на лацкане его хорошо сшитого пиджака, — Ивану очень любопытно было узнать, каким видом спорта занимается гость, но он не решался спросить об этом.

Разговор шёл о свежих красных помидорах, которые вот теперь, в январе месяце появились в калиновских магазинах. Любовь Максимовна намеренно подала их к столу не нарезанными, а целыми, — от тарелки с помидорами трудно было оторвать глаза.

— Чудеса! — говорил Комаров. — Нам бы на Урале ваш опыт перенять!

— Никаких чудес, — спокойно отвечал Половинка, — просто хорошо поставленное подсобное хозяйство Калиневского завода. Можете и сами оборудовать — все секреты передадим.

Он взял помидор, положил на тарелку, разрезал, посолил, поднял рюмку, гости тоже взялись за рюмки.

— Ну, Сергей, — провозгласил хозяин, — спасибо, что не забыл. Твоё здоровье, и дай бог тебе удачи!

— Спасибо, Максим Сергеевич! — Где-то в глубине души Комаров ещё побаивался своего старого учителя.

Зазвенели рюмки, Половинка выпил, Матюшина тоже, Железняк пригубил и поставил свою рюмку.

— Э, нет, — запротестовал Половинка, — так не годится.

— Правильно, — поддержал гость, — поднял рюмку, — значит, пей.

— Это я знаю, — ответил Иван, — но у меня завтра тренировка, и пить мне не следует.

— Тренировка? — переспросил Комаров, и ему показалось, что Иван намекает на несовместимость значка первого разряда с полной рюмкой. — Какая? Бокс?

— Да.

Любовь Максимовна метнула в сторону Ивана удивлённый взгляд и опустила глаза.

— Тогда, может быть, и не следует, — согласился Комаров. — Бокс штука серьёзная.

— А у тебя что за значок? — спросил Саша Бакай.

— Это дела давно минувших дней. Бегал… Сейчас перестал.

— Почему?

— Да неприятность с ногой вышла… Боже, какие красивые помидоры!

Он с аппетитом выпил свою рюмку, закусил. Некоторое время за столом слышался стук ножей и вилок.

— Великая тишина рубки, — сказал Саша Бакай, и все засмеялись.

Налили ещё по одной, выпили за старую дружбу. Иван опять только поднёс рюмку к губам.

— Железный характер, — засмеялся Комаров.

— О-о! Характера у нас хватает, — сказала Любовь Максимовна.

Железняк промолчал. Стол был накрыт в комнате Матюшиной, и ему пришлось сидеть как раз против симеизского фото хозяйки. Может быть, именно поэтому глаза юноши не отрывались от стола.

— Ну, теперь, Сергей, — объявил Половинка, — слово предоставляется тебе, рассказывай, как жил эти пять лет, чему учился, чего добился, где бывал и что видел.

— Честное слово, — медленно выговаривая слова, ответил Комаров, — нечего рассказывать. Обычная жизнь, как у каждого из нас,

— А всё-таки рассказывай.

— Рассказать могу. Приехал на Уралмаш, стал работать, увидал, что семи классов, чтобы стать хорошим сборщиком, мало, и пошёл в вечернюю школу рабочей молодёжи. Окончил в пятидесятом. Стал бригадиром. Сначала хорошо бегал. Но когда мне упал на ногу домкрат — бегать перестал. В позапрошлом году женился. Дочку зовут Галка, Галина. Жена в техникуме учится. Зарабатываю хорошо, не хуже ваших бригадиров. Недавно в Польшу ездил, на внешний монтаж, пресс один капризничал. Ну… правда, больше ничего вспомнить не могу. Обыкновенная жизнь.

Комаров умолк, и несколько минут все ждали продолжения, но гость молчал.

— Да, обыкновенная жизнь, — сказал Половинка

— А помнишь, как мы семилетку кончали? — расчувствовавшись, спросил Саша Бакай. — Как нас Вера Михайловна иногда распекала?

— А как же! — Мысли Комарова невольно обратились к минувшему детству. — А ты теперь комсомольский вождь в первом цехе?

— Да.

— Хорошая она была женщина, Вера Михайловна… А в школу учиться ты не пошёл?

— Нет.

— Напрасно.

Саша Бакай выдержал паузу, потом сказал:

— Я на втором курсе вечернего института учусь.

— Вот здорово! — подскочил Комаров. — Ишь хитрый, молчал, выжидал, мы, мол, отстали. Товарищи, я предлагаю выпить за то, чтоб не стоять на месте, идти вперёд, вот так, как мы сейчас идём, я хочу выпить за моего друга, Сашу Бакая, и за его успехи, за его жену…

— Таковой ещё не имеется.

— Ничего, за будущую! — не сбился с тона Комаров.

Он одним глотком выпил рюмку, засмеялся — крепка — и принялся закусывать. Ивану нравился гость, приятно было смотреть, как он смеётся, говорит, ест — весело, от души. И почему-то, когда Комаров говорил о вечерней школе, вспомнилась Саня Громенко. Она тоже поступила и учится. Недавно он заходил в мартеновский цех и видел девушку. Она стояла за своим пультом управления электропечи, освещённая ослепительным сиянием расплавленного металла. Из соседнего мартена как раз выпускали сталь. И даже чёрные, как вороново крыло, её волосы в это мгновение казались золотыми. Восхищённый этой картиной, Иван долго смотрел на девушку, как будто увидал её по-новому, с неизвестной стороны. Перед нею дрожали и колыхались на циферблатах с десяток стрелок, сухо щёлкали автоматические регуляторы, а она стояла спокойно, понимая всё, что творится перед нею на пульте и в чреве беременной тяжёлой расплавленной сталью электропечи.

Теперь эта картина появлялась перед глазами всегда, когда Железняк вспоминал Саню Громенко, и иною представлять её не хотелось.