Владимир Успенский - Неизвестные солдаты

За день генерал-майор Порошин потерял половину дивизии. Один полк, оказавшийся в полосе главного удара, целиком лег под бомбами, снарядами и гусеницами танков. Второй был отрезан вклинившимися немцами и вел бой в тылу противника отдельными группами. Третий полк был отведен на несколько километров и занял новый оборонительный рубеж.

В полночь Порошин бросил вперед батальон автоматчиков и восемь оставшихся у него танков. Бойцы поспевали за машинами бегом, с ходу рассеяли немецкое подразделение, скапливавшееся в балке для утреннего наступления, и меньше чем за час пробились к окруженному полку. Оттуда, с поля дневного боя, вышли с автоматчиками человек пятьсот уцелевших бойцов, вынесли столько же раненых и прикатили два десятка орудий.

Майора Бесстужева доставили на КП дивизии. Несли его на плащ-палатке четверо артиллеристов, а Игорь со своими людьми шел следом. Бесстужев был весь обмотан бинтами, на которых пятнами проступала кровь. Тот, кто перевязывал майора впопыхах, под огнем, позаботился все-таки о его документах, вырезал кусок гимнастерки с карманом и с орденом, сунул в полевую сумку. Бесстужев прижимал ее к груди, не расслаблял рук, даже когда уходило сознание.

Вздрагивая то ли от боли, то ли от холода, Бесстужев попытался доложить Порошину, как прошел бой. Но Прохор Севастьянович накрыл его шинелью и велел скорей отправить в госпиталь.

— Товарищ генерал, не посылайте! — прохрипел Бесстужев. — В госпиталь не посылайте! В медсанбат меня…

— Что? — не понял Порошин. — В медсанбате не оставят. Нельзя с такими ранами в медсанбат.

— Прошу, прикажите! Я выздоровею! — приподнялся Бесстужев. — Из госпиталя неизвестно куда пошлют… А тут у меня всё. Дивизия для меня как дом!

Прохор Севастьянович взял горячую и влажную руку Бесстужева, сказал успокаивающе:

— Хорошо, хорошо! Булгаков, передай главному врачу — пусть оставят…

Следующий день принес с собой все, что было вчера. Опять завывали в дымном небе самолеты и сыпались бомбы, опять раздирал уши грохот разрывов, опять горела земля и ползали черные танки. Только злобы и ожесточения было еще больше. Немецкие танки шли на штурм лавинами, по сотне, по полторы, сразу в нескольких местах. Немецкая артиллерия прокладывала им путь стеной огня. Такую же стену ставили на пути врага наши артиллеристы.

Гитлеровцы пробивались вперед буквально метрами, но все-таки пробивались, вгрызаясь в нашу оборону. Едва захватывали они один рубеж, впереди возникал другой. Фашисты подтягивали новые силы и начинали новый штурм.

Когда противник приблизился к траншее, которую занимали остатки поредевшего бесстужевского батальона, врага контратаковали (в который раз) наши танки. Зеленый быстроходный Т-34 несся навстречу черной приземистой машине. Оба танка были покрыты вмятинами. У обоих молчали пушки, кончились, видимо, снаряды.

Сближались они стремительно, с двух концов заглатывая гусеницами искалеченную землю. Игорь следил напряженно: кто не выдержит, кто отвернет?

Они не отвернули. Танки столкнулись со скрежетом, с лязгом, с треском. «Тридцатьчетверка» с разгона влезла на броню немца, подминая его под себя. Игорь так и не понял, какой танк взорвался первым, но запылали они оба. Огонь быстро растекался вокруг, вздыбился высоко вверх и никого не выпустил из стальных коробок.

Короткий, но сильный дождь освежил воздух, вновь горячо засияло солнце. Из молодого березняка тянуло парным запахом влажной теплой листвы. На плексигласе кабины радужно сверкали чистые капли.

Сергей Панов откинулся на бронеспинку, потом подался вперед, удобней устраиваясь на сиденье. Посмотрел на ведомого: тот помахал рукой — все в порядке.

Оторвавшись от стартовой дорожки, самолет плавно пошел ввысь. Быстро уменьшались дома, будто сжимались рощи и перелески, зато так же быстро расширялся горизонт.

Как всегда в воздухе, старший лейтенант Панов ощутил свободу и легкость. Земля стесняла его. Там слишком много предметов вокруг, слишком мала скорость. А наверху — простор бескрайний, свобода полная, без всяких ограничений. Тут он чувствовал себя полным хозяином и, будь его воля, летал бы с утра до вечера, тем более на новеньком «яке»! Машина маневренная, лёгкая, послушная, с мощным вооружением. И, пожалуй, самое главное — скорость у нее больше, чем у любого немецкого истребителя.

Раньше Панов летал на английском «харрикейне». По сравнению с «яком» это была просто неповоротливая телега. Панов считал себя прирожденным летчиком-истребителем, но за год сбил на «харрикейне» всего пять немецких машин. Из них три тихоходных транспортника. А на Курской дуге записал на свой счет шесть машин за шесть дней! Это была настоящая работа, ничего не скажешь!

Вообще хлопцы дрались как звери! Вчера радио сообщило: за четверг 8 июля в районе Курска сбит 161 самолет противника! Трудно даже представить такое количество машин. Целая дивизия, а то и больше! Немцам не дают хозяйничать в воздухе. Только они появятся — наши уж тут как тут, и начинается между небом и землей смертельная драка до последнего патрона, до сухих баков.

В своем полку Сергей Панов имел пока что самый крупный боевой счет. Молодые летчики еще только оперялись. Опытные ребята действовали осторожно, расчетливо, наверняка. Это был костяк полка, надежные товарищи в бою. Панов уважал их, но втайне чувствовал свое превосходство над ними. Не видел он в них настоящего таланта. Они воевали без особого подъема, без увлечения. А для него каждый полет, каждый бой был праздником, торжеством смекалки, ловкости, смелости. Невероятно обострялась интуиция. Даже не оглядываясь, он видел, чувствовал, что происходит вокруг и откуда грозит опасность.

Давно, «на гражданке», Сергей прочитал в какой-то книге, что мужчины маленького роста бывают обидчивы, самолюбивы, стремятся выделиться и поэтому часто добиваются крупных успехов на жизненном поприще. Там говорилось даже, что все вожди и правители, получившие власть не по наследству, выдвинувшиеся в ходе борьбы, были, как правило, малорослы.

Это, наверно, правда. Обидчивость и стремление показать себя проявились у Сергея еще в начальной школе. Он был самый маленький в классе, к тому же еще остроносый и лохматый, над ним часто подсмеивались. Он, затаившись, думал ехидно: «Ну и пусть, все равно я умней вас!»

Он старался быть первым во всем. Лучше всех играл в чеканку и в «чижика». В мальчишеских свалках дрался неистово, избитый в кровь бросался на сильных ребят и побеждал своей яростью. Повзрослев, начал заниматься боксом, играл в футбол, часами возился с гантелями, набивая мускулатуру. При этом учился первым в классе, чтобы его портрет не снимали с доски отличников.