Владимир Успенский - Неизвестные солдаты

— Нет, Сергей!

— Что «нет»? — повысил он голос. — Не желаешь? Не подхожу для тебя?

— Я люблю другого. Я говорила тебе о нем, помнишь?

— Говорила! Что говорила? — взорвался Сергей. — Что дружба с детства? Что женат он? Что к другой привязан? Ну ладно, — перевел дух Панов. — Ну, я понимаю, старый друг… Но ведь теперь нет его, теперь ты свободна. А мне ты нужна, понимаешь?! Я ни о чем и ни о ком столько не думаю, как о тебе.

— Прости, Сергей, но я буду ждать Игоря.

Девушка сказала это так спокойно и твердо, что Панов сразу смолк. Он торопливо свернул новую папиросу и опять затянулся только два или три раза, а потом бросил ее за Ограду.

— Мертвых не ждут, — голос его звучал глухо. — Но мне ясно! Мне все ясно! Конечно, на что я нужен тебе, инвалид без образования и без места… Вот будь у меня нога да погоны на плечах, тогда бы ты по-другому смотрела. Все вы на один манер, все ищете, где подоходней… Но смотри не просчитайся, мужики теперь нарасхват!

Он скривил губы, вновь выдавил на лице усмешку.

— Ну, врежь мне по щеке, ты же гордая и принципиальная!

— Глупый, — спокойно сказала Настя. — Ты просто дурной, глупый и разгоряченный. Ты совсем ничего не можешь понять. Если Игорь вернется без обеих ног и даже без обеих рук, я все равно буду счастлива. Я буду кормить его с ложки, буду одевать его, буду причесывать… Если бы он только вернулся!

— Уйди! — сквозь зубы произнес Панов. — Уйди от меня…

Настя ушла и ее нисколько не мучила совесть. Не было никакого раскаяния, потому что она сказала только правду, а это было лучше и для Сергея, и для нее.

Панов позвонил дня через три. К удивлению Насти, голос его звучал бодро и даже весело.

— Ты знаешь, Коноплева, после нашего разговора я себя человеком почувствовал, — заявил он. — Да, да, ты не удивляйся. Ты же со мной без всякой жалости толковала, без всякой скидки. Я вроде и про инвалидность свою позабыл. Человек — и баста! Верно?

— Само собой разумеется.

— Разумелось, да не для всех… В общем, так, — голос Панова посерьезнел. — То, что сказано мной, остается в силе. Это ты заруби на своем носу. Но навязываться я больше не буду. Слово летчика. Ты мне только скажи, на твою помощь рассчитывать можно? В смысле института?

— Да я и сама не сильна в математике.

— Ничего, для меня твоих знаний хватит.

— Ну, если понадоблюсь, пожалуйста.

Панов помолчал, потом у него вырвался короткий хриплый смешок.

— Слушай, Настя, а в «Метрополь» ты зря не пошла. Причина, правда, была очень серьезная. Может, раз в жизни такая причина бывает.

— Опять к тому же самому возвращаешься!

— Нет, нет! — вновь хохотнул он. — Понимаешь, «Звезду» я с тобой сполоснуть хотел. Чтобы не потерялась и не заржавела.

— Какую звезду? Ты ведь в отставке.

— Героя мне вручили. Я тогда только что из Кремля вышел и тебе позвонил. Указ-то еще осенью был, а вручили теперь. У Калинина и без меня забот много.

— Что же ты мне сразу-то не сказал?

— А если бы сказал, разве пошла бы?

— Н-не знаю, — заколебалась Настя. — Случай действительно такой… Нет, все равно, не место мне там!

— Я так и думал. Я ж тебя знаю немножко, дорогая ты Коноплева!

— Ладно, Сергей! У тебя найдется с кем «Звезду» обмывать. А я поздравляю тебя. Слышишь, Сережа, от души поздравляю и радуюсь вместе с тобой!

Славка Булгаков ни разу в жизни не видел море, а попал в моряки.

Месяц проманежили его в Ярославле, во флотском полуэкипаже, таскали по всяким там медицинским и мандатным комиссиям, проверяли биографию, политическую подкованность, а потом выдали форму и отвезли в Москву на курсы.

На курсах был такой строгий порядок, что уволиться в город — целое событие. Обидно ведь жить в столице, слышать звонки трамваев за высоким забором, видеть из окна, как ходят по улице девушки, — и при всем том сидеть, словно на привязи.

Вообще служба давалась ему легко. Городским интеллигентным ребятам, отощавшим за время войны, трудно было привыкнуть к физическому напряжению, к нарядам в кочегарку, к марш-броскам, к разгрузке угля и прочим «веселым» прелестям. Эти ребята легче усваивали радиотехнику и теоретические дисциплины, мучавшие парней, приехавших из деревень. А Славка был в середине. Физическая закалка у него дай Бог, хоть с виду и тощий. Вырос в учительской семье, на школьной парте не зря штаны протирал, долбил физику с химией.

К тому же и некоторые навыки службы познал он от отца в Осоавиахиме и в истребительном батальоне. Он твердо усвоил, что самое главное — это дисциплина. Зажми свое самолюбие и подчиняйся. Даже если не уважаешь своего командира. А что поделаешь, без дисциплины всяк будет тянуть в свою сторону, и любые вооруженные силы развалятся.

Приглядевшись, Славка уяснил и некоторые тонкости, облегчавшие службу. От начальства держись подальше, вперед не высовывайся, не попадайся на глаза. А уж если попался и получил, к примеру, приказ выдраить пол в нужнике, который по-флотски именуется гальюном, то сделай это в лучшем виде. Самому выгодней. Не придется переделывать заново, да и командир после нескольких таких случаев поймет, что ты человек надежный.

На фронт Славка не рвался. Святая месть за отца и за Игоря — это, конечно, правильно. Да вот только в семье у них остались теперь три женщины и двое детишек, а он — последний мужчина. И он был рад, что попал на учебу. Война заметно пошла под уклон, пока он прокантуется месяцев десять на курсах, многое может измениться.

Кроме всего прочего, Славке очень понравилась флотская форма. Для таких длинноногих и высоких, как он, морская одежда самая подходящая. Славка договорился с портным, который работал на офицеров, и тот подогнал ему по фигуре шинель, фланелевую рубаху и брюки, взяв за это немецкую зажигалку и две пачки махорки.

Тяготило Славку только одно: сидел, как монах в келье. Просто обидно. Сколько в городе девчат, сколько женщин, которые тоскуют от одиночества. А здесь молодые ребята томятся без всякой пользы.

Впервые уволили его в город, когда приехал Порошин. Генерал сам позвонил начальнику курсов, попросил отпустить Булгакова. А поскольку Москвы он не знал и мог попасть в комендатуру, дежурный офицер распорядился доставить его на грузовике и предупредил, что утром грузовик снова заедет за ним.

В квартире, не сняв шинели, Славка представился генералу по всей форме: краснофлотец Булгаков прибыл в ваше распоряжение!

Прохор Севастьянович хлопнул Славку по плечу, сказал ласково:

— Раздевайся. Игорь говорил про тебя. Братишка, мол, подрастает. Ничего себе, братишка, меня обогнал…

— Правда, — кивнула Настя, не сводя с него глаз. — Просто удивительно, какой ты длинный. Игорь тоже худенький был до десятого класса. Но коренастый. А лицо… — Она умолкла, взяла его шинель, пояс с медной бляхой, потрогала пальцами полосатый воротник. — Славка-то, Славка-то наш… — И, всхлипнув, выбежала в прихожую.