Владимир Успенский - Неизвестные солдаты

— Да я не хаю, чудило, — добродушно возразил бас. — Я тебе насчет истины проясняю!

То ли от терпкого запаха смолы, то ли от дыма, тянувшего с города, а может, от этого добротного неторопливого разговора на виду у вражьей столицы защекотало вдруг у Ивана в носу.

— Ох, братцы, — проникновенно сказал он. — Сроду я митингов не люблю, а сейчас в охотку пошел бы возле теплых слов отогреться.

— Рано митинговать-то, — ответил усатый. — Еще не вся кровушка вылились!

— Эгей, дядя! — вмешался чей-то новый молодой голос. — А тут тебе чем не митинг! Махни речугу, мы послушаем!

На деревьях завязалась веселая перепалка, а Булгаков осторожно, чтобы не порвать шаровары, начал спускаться вниз. Пора было посмотреть котел. Засидишься здесь и как раз оставишь ребят без варева.

После ужина, вымыв котел, Иван отправился к Лешке Карасеву, потолковать с земляком, узнать, что слышно насчет завтрашнего маршрута движения. Залез на броню могучего ИСа с закругленной плоской башней, уважительно погладил длинный и толстый ствол, а потом без спешки повел беседу. Сперва поговорили они о новом вражеском оружии фаустпатроне. До чего хитер немец: придумал железную трубу с набалдашником. И носить легко, и наделать их можно сколько хочешь. А действует против танка сильней, чем артиллерийский снаряд. Если, конечно, с близкого расстояния.

Лешка ответил, что наши теперь стали навешивать поверх брони листовое железо. Дело это несложное, зато пользу дает большую. Фауст пробивает такой экран, теряет свою реактивную силу и от брони идет рикошетом. Но Иван сказал, что все равно под фаустпатрон лучше не подвертываться, и Карасев согласился с ним.

Вечер наступил безветренный, теплый. Небо над головой было светло-зеленым и очень глубоким. Ближе к горизонту оно постепенно розовело, краснело, а над Берлином казалось совсем багровым: на фоне четко обрисовывались черные стволы сосен.

В воздухе не смолкал гул самолетов: группа за группой шли к городу бомбардировщики…

Почти всю войну Иван провел в танковой части, научился понимать кое-что в стратегии-тактике танковых войск. У них задача какая? Войти в прорыв и жать вперед на всю катушку, сея панику и прокладывая дорогу царице полей. Вот и теперь: дотянули пехоту до самого Берлина и остановились ждать нового приказа. Город возьмут пехотинцы, артиллеристы, саперы. Это уж всегда так бывало. Ведь у танка главное что? Маневр, скорость. А в городе он ползет, как черепаха, среди завалов, рухнувших зданий. В городе обзор ограничен, враг может подобраться вплотную: при таких условиях сильна не машина, а боец-одиночка.

Куда бросят теперь бригаду? Скорее всего танки двинутся в обход Берлина по кольцевой дороге и дальше на запад. Иван и Лешка даже пожалели, что не увидят как следует вражескую столицу.

В первый же день боев за Берлин высшее советское командование убедилось, что битва будет жестокой и кровопролитной. На сравнительно небольшой территории города, превращенного в крепость, немцы имели около двухсот тысяч солдат, в том числе опытные фронтовые и эсэсовские части, располагали большим количеством артиллерии и запасами фаустпатронов. А советские войска устали и поредели, пока гнали противника от Одера до берегов Шпрее.

К этому времени театр военных действий сократился настолько, что не осталось просторов, на которых танковые армии могли бы выполнять свои специфические задачи. Конечно, в условиях городского боя танки понесут серьезные потери, но не стоять же им без «работы», когда другие рода войск сражаются с полным напряжением сил!

Советское командование приказало ввести их в Берлин.

Утром машина старшего лейтенанта Карасева первой в колонне въехала на короткий, но широкий мост. Асфальт на нем, как оспинами, был испятнан неглубокими воронками от мин. Справа, на тротуаре, стояла группа офицеров. Лешка узнал командира своей бригады — он докладывал что-то плотному, немолодому человеку в танковом комбинезоне и в генеральской фуражке. Лицо этого человека показалось Карасеву знакомым. Только съехав с моста, он, наконец, вспомнил: это Катуков! Полковник Катуков, вместе с которым он воевал под Орлом, под Мценском, на реке Зуше!

Поздороваться бы с ним, напомнить, как переправлялись в сорок первом по железнодорожному мосту осенней ночью, под непрерывным огнем! Только разве теперь пробьешься к нему! Вон какая свита вокруг! Теперь Катуков генерал-полковник, командир 1-й Гвардейской танковой армии. Таких, как он, раз-два — и обчелся!

И все-таки очень приятной была эта встреча. Лешка достал свой потертый мешок-кисет, свернул здоровенную самокрутку, а потом, словно бы между делом, сказал молодым ребятам, водителю и башенному стрелку, какого знакомого он увидел.

На перекрестке Карасев разыскал командира штурмовой группы, которую должен был поддерживать своей ротой. Командир указал направление и сел на танк, укрывшись за башней. Потянулась узкая улица, похожая на глубокий и темный каменный коридор. Фасады некоторых домов обрушились, танк едва пробивался через завалы, через остатки разгромленных баррикад. Низко над горящими зданиями ходили самолеты, казалось, что пламя, взметнувшись, может лизнуть их. Бомбы сыпались где-то поблизости, а одна упала метрах в двухстах перед танком. Лешка выругался, попытался связаться по радио с бригадой, но эфир был полон треска, команд, торопливых голосов, морзянки. Раньше, бывало, командиры даже при необходимости опасались включать радиостанции. Немец запеленгует, пришлет авиацию. А теперь кричали, говорили, смеялись по радио, забыв всякую осторожность.

Так и не добившись связи, Лешка повел свой танк к перекрестку, к большому дому, стоявшему перпендикулярно улице. Из окон дома били не только немецкие пулеметы, но и пушки. Однако их снаряды отскакивали от мощной брони ИСа, не причиняя никакого вреда.

Наших нигде не было видно, бойцы попрятались в домах и среди развалин. Исчез и командир штурмовой группы: он скрылся в подъезде, предварительно попросив Карасева сделать пролом в нижнем этаже дома. Башнер принялся бить по парадной двери, наглухо заложенной кирпичами, и только четвертым снарядом открыл, наконец, небольшое отверстие. Лешка приказал больше не стрелять, а беречь снаряды.

В дом через подземные коммуникации проникли наши саперы, заложили взрывчатку. Угол дома окутался дымом и осел, будто растворился, превратившись в клубы пыли. Карасев подвел машину поближе, прикрывая пехотинцев, устремившихся в пролом, и тут увидел фашистский танк, который медленно, переваливаясь на грудах кирпича, полз по переулку, заходя сбоку. На стволе пушки белели нарисованные краской кольца, штук семь или восемь, не меньше, чем звездочек на Лешкином танке. Фашист попался бывалый.