Владимир Успенский - Неизвестные солдаты

Немцы вели методический минометный огонь. Через одинаковые промежутки времени среди груд кирпича ложилась серия мин. То в одной, то в другой стороне вспыхивали короткие перестрелки; немцы мелкими группами штурмовали огневые точки.

Сашка договорился с красноармейцами, что через пятнадцать минут после его ухода они дадут несколько очередей трассирующими пулями: укажут направление, куда возвращаться. Кулибаба, вытянув шею, смотрел в темноту, в сторону Мухавца. До реки рукой подать. Метров сто ползком, потом крутой спуск. Но жутко было вылезать из укрытия на чистое место. По реке немцы стреляли непрерывно, для этого были специально выделены пулеметы. Не подпускали к воде.

— Заробел? — спросил Сашка, заглядывая в лицо. — Тогда останься.

— Пойду я, — вздохнул Кулибаба.

На спину ему Фокин веревками привязал жбан, для верности прихватил еще и ремнем. Проверил — хорошо ли отвинчиваются крышки висевших на поясе фляг. Из оружия взяли с собой по гранате и трофейный автомат; Сашка забросил его за спину. Жалко было оставлять котелки, но и тащить с собой нельзя, руки должны быть свободными. Пару котелков решили все-таки захватить, несли их, зажав дужки зубами.

Сашка пополз первым. Кулибаба с гранатой наготове — за ним.

От нервного напряжения или от того, что «расходился», Сашка не чувствовал боли в ноге, даже забыл про нее. Некогда думать о ней — того и гляди шлепнет тебя случайная пуля или, еще хуже, напорешься на немецких разведчиков.

Раза три взлетали ракеты. При бледном холодном свете все вокруг казалось незнакомым: какие-то пни, груды кирпичей, ямы, воронки. Раньше Фокин знал тут каждое дерево, каждый куст. А теперь не разберешься — все снесено, переломано, искалечено.

Воздух, сухой и пыльный, сменился более прохладным и влажным. Чаще попадались трупы. Сашка понял: берег рядом. Жажда сделалась нетерпимой, казалось, что он умрет, если сейчас же, сию минуту не глотнет воды, не остудит спекшийся рот. Сашка вскочил бы и побежал, но пули посвистывали часто, заставляя плотней прижиматься к земле. Те, кто ходил за водой раньше, рассказывали, что немцы открывают огонь с противоположного берега при малейшем шуме, на каждый всплеск.

…Сначала Фокин и Кулибаба долго пили сами, лежа на животе. Сашка думал, что надо выпить столько, чтобы потом не притрагиваться к принесенной воде. Он глотал через силу, чувствуя, как тяжелеет охлажденный желудок.

Кулибаба поперхнулся, захрипел, сдерживая кашель. Сашка замер — кашлянет, и тогда все! Но Кулибаба только фыркнул, зажав рот ладонью. Сашка ткнул его кулаком, шепнул: «Не торопись, черт!»

Осторожно, ощупывая ногами дно, они вошли в воду. К берегу прибило много трупов, приходилось отодвигать их, отпихивать к середине реки, на течение. Хорошо, что в северной части крепости били пушки, а возле казарм продолжали рваться мины. Если бы не этот шум, немцы наверняка услышали бы плеск. А пока они вели бесприцельный огонь. Пули иногда проносились близко от Фокина, падали в воду с коротким шипением. Этих пуль Сашка не боялся, такие попадают необязательно.

Кулибаба, зайдя по пояс в реку, присел. Вода быстро наполнила жбан у него за спиной. Сашка нащупал горло жбана и, стараясь не звякнуть, завинтил крышку. Толкнул легонько: «Иди!»

Кулибаба сделал несколько шагов, выбрался на мелкое место и лег потихоньку: тело на берегу, а ноги в реке. Сашка тем временем набрал воду в первую флягу. Потуже затянул ремень. Отвинтил следующую крышку. Кулибаба, глаза которого привыкли уже к темноте, явственно различал фигуру ефрейтора.

«Скорей, скорей», — мысленно умолял он.

Над самой головой свистнули пули. Фокин вдруг покачнулся, теряя равновесие, начал медленно погружаться вводу.

— Саша! — хриплым шепотом позвал Кулибаба. — Саша, помочь?

Он не успел еще осмыслить, что случилось, а голова Фокина исчезла под водой. Исчезла и больше не появилась, только с легким бульканьем лопались в том месте пузыри.

Кулибабе страшно было одному заходить в реку, но он зашел, верней вбежал, забыв про осторожность, шлепая сапогами. И тотчас на другом берегу взлетела ракета, ослепившая красноармейца. Деловито затарахтел пулемет. Кулибаба повернул назад.

Он бежал, ничего не видя вокруг, падал и вновь бежал, подгоняемый посвистом пуль. И даже сейчас еще не варил, что Фомин погиб. Он, наверно, просто присел, скрываясь. Вернется и будет ругать за шум… Сашку, живого, насмешливого, он не мог представить под водой, рядом с теми холодными трупами…

Кулибаба пришел в себя только за стеной казармы, среди красноармейцев.

— Музыкант где? Убит? Ранен? — допытывался командир взвода. — Да чего ты молчишь, как колода? Память отшибло? На немцев нарвались?

Кулибаба не знал, на какой вопрос отвечать, и говорить ему вообще не хотелось. Он думал, что надо сходить к реке еще раз, поискать Сашку, но только боялся, что не найдет то место… Он развязал веревки на груди, снял жбан. Держал его в дрожащих руках, с удивлением разглядывая круглую дырочку, пробитую пулей. Жбан был почти пуст. Только на дне плескалась вода.

Ноги Кулибабы подогнулись, изнурительная усталость захлестнула его. Сел на камень, охватив руками голову. Ладонями чувствовал, как на висках бешеными толчками бьется под кожей кровь.

Какой-то красноармеец поднял жбан, осмотрел и, облизав губы, сказал задумчиво, будто убеждая себя:

— Дырочка-то аккуратная, ее заткнуть можно. Очень уж посудина вместительная. Обыщешься, не найдешь такой. Ну что же, я пойду, значит, товарищ лейтенант? Так, что ли?

— Надо, — ответил ему командир.

Километрах в двадцати северо-западнее Бреста взвод немецких саперов нес дежурную службу на понтонном мосту через Буг. Жизнь была спокойная. Фронт ушел на восток, поговаривали, что танкисты уже захватили Минск. Через мост двигались дальние тылы 2-й танковой группы да колонны автомашин с ранеными.

В пышной зелени берегов медленно текла река, слюдяная, блестящая днем, под горячим солнцем, и густочерная, таинственная по ночам. Жара стояла такая, что к полудню прекращалась всякое движение по мосту, саперы изнывали от духоты, прятались в тени или лезли в холодную еще воду. Но купаться было неприятно. Множество раздувшихся трупов несла на север река, и саперы шутили, что жирная рыба будет в этом году в Балтийском море.

Солдаты еще не видели живых русских красноармейцев. Любопытство донимало их. Иногда вылавливали багром трупы, брали что-нибудь на память: звездочку, бляху с ремня, треугольник или кубик с петлиц. Выворачивали карманы, надеясь поживиться. Командиру второго отделения повезло — он снял с трупа хорошие ручные часы, промыл их спиртом, и теперь часы шли, будто и не бывали в воде.