Владимир Успенский - Неизвестные солдаты

С часу на час Гейнц ожидал вызова в штаб 4-й армии по поводу вчерашнего инцидента. Он хорошо знал характер Клюге. И когда вызов поступил, Гудериан тотчас вылетел на самолете.

Штаб армии располагался на окраине Минска — в городе еще продолжались уличные бои. Действовали авиация и артиллерия, методично, один за другим разбивая дома, в которых засели русские. Весь город лежал в развалинах, чадили многочисленные пожары, плотный дым висел тучами, заслоняя солнце. Крупные хлопья сажи плавали в воздухе; черным снегом покрывал опаленную землю пепел.

Фельдмаршал фон Клюге принял Гудериан а сразу же и держался сугубо официально. Сесть предложил только после того, как выслушал объяснения Гудериана.

— Час назад я беседовал в этой комнате с генералом Готом. — Голос у фельдмаршала скрипучий и резкий. — У Гота произошло точно такое же недоразумение. Танковая дивизия ушла со своего участка. Мой контрприказ получила с большим опозданием. Через открытую зону вырвались русские, численностью до полка. У меня сложилось впечатление, что вы и генерал Гот сознательно не выполнили мои указания. Если я имею дело с генеральской фрондой, то мой прямой долг — передать дело на рассмотрение военного суда, — сухо и бесстрастно чеканил фон Клюге, глядя мимо Гудериана, будто подчеркивая, что ему безразлично, кто находится перед ним, что он действует согласно закону, обязательному для всех.

Но Гейнц уже понял: ему ничто не грозит, у фельдмаршала нет доказательств.

— Простите, но это не так. Произошло случайное совпадение.

— На совпадение ссылается и генерал Гот.

— Он не мог сказать ничего другого, — заметил Гудериан, внутренне усмехаясь. Было видно, что Клюге прекрасно понимает, в чем дело, и не преминул бы наказать виновных. Но Гудериан оказался хитрей его. Фельдмаршал вправе, конечно, назначить расследование. Но кто знает, как отнесется к этому Гитлер, тем более что танкисты вот-вот выйдут к Днепру, а победителей не судят.

— Считаю вопрос ясным, — сказал фон Клюге. — Попрошу, генерал, извлечь надлежащие выводы. Сделайте внушение командиру дивизии за плохую связь. Я наметил некоторые меры, чтобы взаимодействие между нами было более тесным…

Гудериан сидел со скучающим видом, показывая, что слушать фельдмаршала его заставляет только долг службы. Клюге был из тех полководцев, которые воюют по правилам науки. Этот педант не способен на риск, на авантюру, сбивающую с толку противника.

Гейнц чувствовал свое превосходство над Клюге, который был, в конце концов, обычным военачальником Третьей империи. Таких много. Фюрер никогда не доверял им полностью и не любил их. Они чужды по духу Гитлеру, возведшему дилетантство в принцип. Фюрер ценил молодых генералов, глубже воспринявших его школу. И хотя Гейнц был немолод, он принадлежал к тем, кому Гитлер верил. Гудериан создал для фюрера бронетанковые силы, теоретически обосновал приемы использования их, он был советником и доверенным лицом Гитлера. Его звезда поднималась в зенит, тогда как звезда фон Клюге уже клонилась к горизонту. И Гудериан безбоязненно мог позволить себе слушать фельдмаршала с подчеркнуто скучающим видом. А прощаясь с фон Клюге, Гейнц, улыбаясь, сказал ему:

— Мои танки в трех местах форсировали Березину — последнюю реку перед Днепром. Я думаю, что наш дорогой фюрер с удовольствием воспримет это сообщение.

Фельдмаршал был достаточно выдержанным человеком, умел с бесстрастным видом переносить ядовитые уколы. Переносить, но не оставлять без ответа.

— Не расчет, а счастливый случай помог вам.

— Однако успех достигнут.

— Я рад этому, генерал. Но поверьте мне, я говорю искренне, как солдат солдату: успех ваших операций всегда висит на волоске. На очень тонком волоске, — повторил он.

30 июня 1941 г. Лес возле Могилева. У нас перемены. В штаб фронта прибыл маршал Ворошилов, чтобы на месте разобраться в обстановке. Вместо Павлова назначен новый командующий фронтом — генерал Еременко, только что прилетевший с Дальнего Востока.

Павлов был удивлен, ознакомившись с предписанием о снятии с должности. Самонадеянный человек, он до сих пор не чувствует за собой вины. Завидная способность! Он обижен, он уже сейчас изображает безвинно пострадавшего. Демонстративно отстранившись от всего, разгуливает по аллее, насвистывая, заложив руки за спину: «Посмотрим, посмотрим, что сможете сделать вы!»

О чем он думает? О бойцах, погибших из-за его ошибок и бездействия? Или о своем будущем, об испорченной карьере, начатой столь молниеносно.

Жалко начальника штаба генерала Климовских. Он, сдав дела, сказал мне: «Так лучше, если только не поздно». Вероятно, Павлова или Климовских будут судить. Только за что? Я уверен, что и при гораздо более благоприятных условиях Павлов не мог бы управлять фронтом. Он неплохой тактик, но совсем не имеет стратегического мышления. И то, что он оказался на таком посту, это не его вина, а его беда.

3 июля 1941 г. В сложившейся обстановке генерал Еременко предпринял единственно возможное. Он собрал остатки авиации фронта до 50 самолетов) и нанес по немцам два массированных удара: по танкам Гудериана у Бобруйска и по танкам Гота у Борисова. Особенно — на переправах через Березину. Результат: наступление головных танковых отрядов противника задержано. Весь день в воздухе бои.

У нас снова перемены. Со вчерашнего дня вместо Еременко, он остался заместителем, командующим Западным фронтом назначен сам нарком, маршал Тимошенко. В состав фронта включены войска группы армий Резерва, развертывающиеся по линии: среднее течение Западной Двины, г. Витебск, река Днепр.

Впервые с начала войны обстановка несколько облегчилась. Напор немецких дивизий ослаб. Большинство их сковано в боях с нашими окруженными частями.

Советские войска, окруженные западнее Минска, создали почти сплошной фронт по всему кольцу, кроме тех болотистых мест, где немцы не наступали. Остатки разбитых полков и дивизий, крупные штабы и мелкие подразделения, отколовшиеся от своих, обозники и интенданты, объединенные каким-нибудь инициативным командиром, — все эти более или менее боеспособные группы, столкнувшись с противником, занимали оборону, загораживали дороги, защищали деревни.

Полковой комиссар Коротилов и Виктор Дьяконский несколько суток скитались по глухим проселкам. Виктор добыл в деревне телегу с высокими бортами, с крышей из гнутого лозняка и повез раненого комиссара сначала на северо-восток, к Минску. А потом, узнав, что в городе уже немцы, повернул на юг, почти назад: они надеялись найти лазейку в немецкой линии и проскочить к своим.