Николай Асанов - Открыватели дорог

— Видишь ли, Василий, если говорить правду, я боюсь, что мы не выдержим. Что-то такое произошло со мной. Раньше я бы мог вылечиться от такой болезни. Пошел бы к начальнику строительства, попросился бы бригадиром и стал работать, как все, а теперь…

— А что теперь? Здесь вы, Борис Петрович, тоже стали рядовым. Здесь от такой болезни и лечиться легче, — с беспокойством заговорил Чеботарев. — А возвращаться нам все равно далеко, да и стыдно перед лесом отступать…

— Не стыдно, — устало сказал Колыванов, — не стыдно, а нельзя. Если мы отступим, Барышев поведет трассу неправильно…

— Так в чем же дело? — вызывающе сказал Чеботарев. — Если вы это знаете, как же можно говорить об усталости? Это что же, сдаваться, что ли? Эх, Борис Петрович!

В неровном отблеске огня Чеботарев увидел, как на лице Колыванова появилась насильственная улыбка. Потом оно стало спокойнее.

— Значит, сдаваться не станем, Василий?

— А раньше сдавались? — задорно сказал Чеботарев.

— Ну, смотри, Василий, этот разговор был последний. Больше говорить не станем. Будем идти.

— Есть идти, Борис Петрович! — воскликнул Чеботарев, счастливый тем, что тяжелый разговор закончен.

Они ложились спать, когда в лесу послышался треск сучьев. Подстегнутые этой неожиданной опасностью, они приподнялись, хватая ружья. Из леса в освещенный костром круг выходили две согнутые фигуры. Хрустел валежник. Колыванов вскочил на ноги. Чеботарев взвел курки.

— Вот они где, — сказал усталый голос Лундина. — Нашли пропажу!

Он сбросил мешок к огню и стоял, покачиваясь на коротких, широко расставленных ногах. Рядом с ним стояла Екатерина Андреевна.

Чеботарев, испуганно рассматривавший пришельцев, вдруг нагнулся к мешку, потрогал его и закричал, вскочив на ноги:

— Мой мешок! Мой! Где вы его достали?

— Что ж, товарищ начальник, плохо гостей встречаешь? — спросил охотник, не обращая внимания на Чеботарева, уже открывавшего мешок. — Али гостям не рады?

— Почему вы вернулись? — сухо спросил Колыванов.

— Пословицу вспомнили, что одна головня и в печи не горит, а две и в чистом поле курятся… Да и вещички ваши вам, поди-ко, пригодятся, думали…

— Василий, налей им чаю, — сказал Колыванов. — Где Леонов?

— Отпустил, — хмуро ответил охотник. — Не хотел руки марать, да и грех на душу принимать тоже не следует. Отдал ему ружье с дробовыми патронами, чтобы он, черт длинный, не вздумал нас пострелять, а вещи ваши взял.

— Как вы его нашли?

— Он сам на нас наткнулся. Тоже на огонек вышел. После-то пополз было обратно, да я его уже учуял. Пострелял он малость, да все обошлось. Сдался.

— Что ж ты его добром да лаской не приветил? — язвительно сказал Чеботарев, с наслаждением закуривая махорку, которую немедленно достал из мешка. — Ты же проповедовал, что доброй душе другие души открываются? Заглянул бы в его душу… Она, видать, добрая, — гляди, пол-осьмушки табаку нам оставил. Как ты думаешь?

— Черна больно, — сухо ответил охотник. — Садитесь, Екатерина Андреевна, вон и чай готов…

— Садитесь, садитесь, — заторопился Колыванов, подбрасывая дров в огонь. — Здоровы?

— Ничего… — ответила Баженова. Села к огню, вытянув ноги, и тихо добавила: — Это от испуга. Я думала, что Леонов лжет, будто вы ушли дальше… Ваш мешок у него, бегающие глаза его, эта стрельба…

Она низко опустила голову, всхлипывая обиженно и горько, как плачут дети. Колыванов закашлял. Охотник примирительно сказал:

— Сморилась женщина. А в лесу бы и не отличил от мужчины. Идет и не жалуется. Так какие у вас планы, товарищ начальник?

— Идти вперед, и как можно быстрее…

— Вот и мы с Екатериной Андреевной такой же мысли придерживаемся. Однако спать надо, утро вечера мудренее…

Он ни слова не сказал о том, какие страшные минуты пережила Екатерина Андреевна там, в парме, когда они увидели Леонова. И женщина была благодарна ему за молчание…

Леонов вышел на них во время короткого их привала у родника на охотничьей тропе. Он опешил, увидев людей, и отпрянул в сторону. Но зоркие глаза Лундина приметили зеленый вещевой мешок Чеботарева, когда золотнишник повернулся спиной. Лундин сдернул ружье, крикнул:

— Стой! — и выстрелил поверх головы Леонова.

Леонов пригнулся в кустах и разрядил оба ствола, не целясь, по огоньку, который развел Лундин. Екатерина Андреевна слышала, как противно шмякнули надрезанные пули, попав в толстенную сосну. Видно, Леонов был слишком испуган, если так неловко обезоружил себя. Лундин воспользовался тем, что золотнишнику пришлось перезаряжать ружье, одним прыжком нагнал его, и тот поневоле поднял руки.

Пока шел короткий допрос, пока Леонов уверял, что Колыванов и Чеботарев ушли живые и здоровые, Екатерина Андреевна едва дышала. Но Лундин, проверив мешок Чеботарева и не найдя в нем ни одной вещи, которую можно было посчитать за колывановскую или за снятую с Чеботарева, презрительно вернул Леонову его ружьишко, только отнял почти все патроны.

— Хватит с него и по одному на день! Умнее будет! — проворчал старик.

Леонов исчез, скользнув, как змея, тощим телом через кусты. Только тогда Екатерина Андреевна опомнилась:

— Зачем вы его отпустили? Ведь он же покушался на вас! И на них!

— Он и на вас покушался, — усмехнулся старик.

— Так почему же вы отпустили?

— А что я должен был с ним делать? Заарестовать и вести через всю парму под конвоем? Да лешак с ним, пусть сам выбирается, если сумеет!

Только тут Екатерина Андреевна спохватилась, что Колыванов и Чеботарев ограблены…

Она вдруг поспешно вскочила, стала укладывать свою поклажу, шепча как во сне:

— Скорее, скорее!

— Да что с вами, Екатерина Андреевна?

— Мы должны их догнать! Должны им вернуть!

Старик попытался уговорить ее заночевать: днем будет легче догонять, — с тем, что догонять надо, он согласился, — но Екатерина Андреевна была неумолима. Ей все казалось, что Колыванов и Чеботарев отчаются, оставшись почти без еды, что они, может, уже повернули обратно. И хотя старик доказывал, что Борис Петрович от своего не отступится, ей почему-то казалось совершенно необходимым вот сейчас же, немедленно оказаться рядом с Колывановым, убедить его, что ничего не случилось, что он может продолжать свой путь.

А когда они, уже ночью, увидели огонек колывановского костра далеко от того места, где искателей ограбил Леонов, она вдруг опять смутилась, будто совершала что-то недозволенное. Но тут уж Лундин не стал считаться с ее настроениями, пошел прямо к огню.

И вот они снова были вместе, и Лундин приказывал!

— Спать, спать!

Он потянулся и сладко зевнул, словно и не было никаких опасностей впереди, и, странное дело, всем стало спокойнее от этого его тона, от усталого сладкого зевка, от движения его большого тела.