Олесь Гончар - Повести и рассказы

Вскоре вернулся Сила Гаврилович и позвал Сережку к командиру.

Штаб размещался тут же через сени, на другой половине хаты. Столяр, показав Ильевскому, куда войти, сам остался в полутемных сенях.

— Я тебя тут буду ждать, — бросил он парню вдогонку.

Половину стены напротив занимала карта Полтавщины. Около нее стоял, поставив ногу на стул и опершись на колено локтем, широкоплечий усатый мужчина в темной суконной гимнастерке, туго подпоясанной армейским ремнем. Разглядывая какой-то пункт на карте, он оживленно беседовал с двумя товарищами, сидевшими за столом в шинелях внакидку. Когда Сережка вошел, разговор прервался. Тот, что стоял возле карты, резко повернулся к парню и окинул его взглядом человека, привыкшего принимать посетителей.

Сережка, вспыхнув, чуть было не вскрикнул от неожиданности. Перед ним стоял секретарь обкома партии.

До войны секретарь обкома не раз бывал в институте, однажды он даже выступал с речью на комсомольском собрании. Правда, тогда у него не было этих усов, этой сугубо военной подтянутости, собранности во всей фигуре… Однако кто из полтавчан не узнал бы его и сейчас по осанке, по улыбке, по характерно прищуренным глазам, умным, проницательным, вызывающим на откровенность…

Когда Полтава впервые услышала, что в области действуют несколько партизанских отрядов, которыми руководит секретарь подпольного обкома партии, фашистские сатрапы начали из кожи лезть, чтобы всячески оклеветать его. Видели, мол, как он промчался в машине на восток, только пыль поднялась… И даже некоторые маловеры поддавались. Сейчас Сережка хотел крикнуть им отсюда: «Смотрите! Вот он стоит в своей полувоенной форме у развешенной карты в прекрасном хуторе Яровом! Стоит и улыбается мне!.. Гляньте в соседнюю комнату, сколько прибыло к нему народа из разных районов области! Пришли отчитаться перед ним, пришли к нему за наукой борьбы! И один из них — я, подпольщик Сергей Ильевский…»

— Это вы привезли сводку? — спросил секретарь, оглядывая возбужденного Сережку.

— Какую сводку? — не понял сначала парень.

— Сводку Совинформбюро.

— A-а… Я.

— Надрожался, наверное, за дорогу? Была душа в пятках?

— Нет… У меня камешки для зажигалок… Меняю, мол…

— Ого, вооружен, — секретарь переглянулся с теми, кто молча сидел за столом в шинелях, и все трое улыбнулись. — Ну, садись, дорогой, расскажи, что там у вас…

Они сели на скамье, и Сережка впервые громко стал рассказывать о том, что до сих пор было под тяжким запретом, на чем, казалось, лежал такой покров, которого никто не мог снять. Парню было даже странно слышать эти тайны, высказанные вслух, без конспирации, и превращенные несколькими репликами секретаря обкома в обыкновенные вещи, в текущую работу. Заседание у Убийвовков, первая листовка-присяга «Непокоренной Полтавчанки», наконец, радиоприемник… Обо всем этом Сережка рассказывал вдохновенно, как о чем-то необычном, исключительном, а секретарь внимательно слушал, изредка переспрашивал.

— Все? — спросил он, когда Ильевский исчерпал свои новости и умолк.

— Все, — краснея, буркнул парень, сразу почувствовав, как мало ими еще сделано…

— Хорошо, — подбодрил его секретарь. — Теперь позволь задать тебе несколько дополнительных, как говорили у вас на экзаменах, вопросов…

И тут произошло самое удивительное. Оказалось, что секретарю давно было известно все, о чем он рассказывал. Он знал такие подробности их деятельности, о которых, казалось парню, никто не мог знать, кроме него, Ляли и самых близких друзей. О том, как Сережка был «механиком» в гараже и с каким конфузом его оттуда выгнали… О том, как Сапига пришел к ним «покупать шкаф»… О листовках, спрятанных в бамбуковых палках… Каким-то образом обо всем здесь было известно, и говорил секретарь об этом как бы мимоходом, не подчеркивая своей осведомленности, а лишь высказываясь об их действиях по ходу дела. Одно вызывало у него похвалу, другое — сдержанное осуждение, весьма корректное, но вместе с тем и довольно твердое, исключавшее возможность дискуссии.

А дальше Сережка и вовсе был ошеломлен. До сих пор он думал, что его поездка в совхоз была только следствием его собственного желания и Лялиного согласия. А сейчас оказалось, что поехал он в «Жовтень» не просто проветриться и даже не ради распространения листовок… Здесь были другие, более глубокие пружины… Лишь теперь он узнал о них. Лишь теперь ему стало ясно, что, сам того не подозревая, он ехал сюда с важным поручением, ехал, выполняя приказ. И приказ этот оказался не только требованием собственной совести, не только заданием Ляли и ее друзей, но прежде всего приказом человека, который сидит сейчас рядом с Сережкой. Это было самым поразительным и одновременно самым приятным для парня. Он гордился, что выполнял волю этого человека, волю представителя партии, тем более что эта воля целиком отвечала его личному желанию, его собственной совести.

— Передайте Ляле, — говорил секретарь обкома, уже не улыбаясь, как в начале встречи, — что нужно организовать молодежную группу на заводе «Металл». Это во-первых. Во-вторых, связаться с кригслазаретом. Есть там такой человек — врач Веселовский… Запомните?

— Запомню.

— Веселовский. Он вам кое в чем поможет. В-третьих, придет к Сапиге или к Ляле человек без двух пальцев на левой руке, по фамилии Безрукий. Ему вы передадите пулемет.

— Это из отряда товарища Куприяна?

Секретарь обкома на какой-то миг задумался.

— Да, от товарища Куприяна. В дальнейшем вы будете поддерживать непосредственную связь именно с этим отрядом.

— А с другими? А с вами?

— Связь с товарищем Куприяном — это будет связь и с нами тоже. Указания подпольного обкома в дальнейшем будут идти к вам через Безрукого.

— Что же это, мы пулемет отдадим, а сами без ничего останемся, товарищ?.. — заколебался Ильевский, не зная, как лучше обратиться: товарищ секретарь… или товарищ командир.

— Секретарь, он же и командир. И тот и другой приказывают: пулемет передать по первому требованию Безрукого…

— Но мы и сами хотим прийти с ним в отряд!

— Всему свое время, товарищ Ильевский. Пока вам хватает работы в самой Полтаве. Там вы сейчас нужнее.

— Опять листовки?

— Опять. Мы их тут читали. Хорошие, с сердцем.

— Наверное, они по вашему приказу были размножены? — догадался парень. — Мы успели переписать от руки лишь несколько десятков, а в Полтаве вскоре появились сотни! И не от руки, а на машинке.

— Да, вы не одиноки, товарищ Ильевский. Вы только одна из наших боевых застав.

— Но листовки — это так мало! — вспыхнул Сережка. — Нам хочется в бой!

— Подождите, я еще не кончил. Я еще не сказал самого главного, ради чего вы здесь оказались. Пузанов достал ракетницы?