Олесь Гончар - Повести и рассказы

Громыхали по мостовой подводы, гром стоял в мастерских, раскаленным камнем дышала на девушку узенькая кривая улочка, по которой она медленно поднималась в гору, к центру. После бескрайней тишины острова городок поразил Марию своим оглушительным грохотом и духотой, но сегодня даже это ей было приятно.

Все тут такое близкое и родное… В годы революции отец был в числе первых, кто устанавливал в городе Советскую власть, а много позже сама она, Мария, носила со школьными подругами воду вот под эти жилистые, просоленные морским ветром акации. А там, возле районного Дома культуры, уезжая на курсы, она впервые увидела самого заметного среди всех, тогда еще не знакомого ей Вовика-капитана…

Где он сейчас? Успеет ли к вечеру вернуться?

Хотя они не договаривались заранее о встрече, это беспокоило Марию меньше всего: она знает, где ей искать своего капитана. Если не в порту, так в парке, на танцах, где он неизменно бывает вечерами…

До вечера было еще далеко, и Мария, чтобы развязать себе руки, решила заняться делами немедля. Обошла магазины, сделала необходимые покупки, побывала в Обществе Красного Креста — сдала собранные на маяке взносы. Остаток дня — самый зной — скоротала в гостеприимном доме своих родственников-рыбаков, у которых намерена была и переночевать.

Разговаривая с теткой, Мария то и дело нетерпеливо посматривала в окно, а когда после шести появился на горизонте знакомый силуэт «Боцмана Лелеки», просияв, вскочила с места, подбежала к зеркалу и начала торопливо прихорашиваться.

…Вовика она встретила возле портового пивного ларька. Окруженный приятелями, веселый, как всегда, он стоял с кружкой пенящегося пива в руке.

— Привет, Марийка! — сказал он, увидев девушку, словно не очень удивленный ее появлением, как будто иначе и быть не могло. — Хочешь пивка?

От пива Мария отказалась и, отозвав Вовика в сторону, только и успела с ним условиться, что через час они встретятся в парке.

Была она немного обижена, что Вовик встретил ее без энтузиазма, но тут же сама стала оправдывать его. Не мог же он на людях броситься к ней с объятиями? Может, это как раз и хорошо, что он так умеет владеть собою… И что пиво потягивает с приятелями — тоже невелик грех: в порту привыкли к этому…

В парк Мария пришла раньше своего моряка. Тут уже было много молодежи — принарядившиеся после работы девушки, матросы, молодые рыбаки…

Смех, шутки, знакомства… Одни толпятся у кассы кинотеатра, другие целыми косяками прохаживаются по хрустящим, словно обновленным, аллеям, недавно посыпанным свежим ракушечником… Под низкорослыми серебристыми маслинами сидят на скамейках замужние женщины со своими мужьями, ждут, наверное, начала первого киносеанса: сегодня идет «Ночь в Венеции».

Среди гуляющих то и дело попадались знакомые девушки и ребята. Они на ходу здоровались с Марией и, заметив, что она кого-то ждет, понимающе проходили мимо, не останавливаясь, однако по их блестящим взволнованным взглядам девушка угадывала, что они сами влюблены или вот-вот готовы влюбиться!

Кружась у входной арки, чтобы не пропустить Вовика, Мария неожиданно столкнулась со своей недавней учительницей — преподавательницей языка и литературы. Высокая, уже совсем седая, Ганна Панасьевна, слегка прихрамывая и, как всегда, опираясь на палочку, шла по аллее к выходу с каким-то горделивым, суровым видом.

— Ганна Панасьевна! — радостно окликнула ее Мария. — Вы меня не узнали? Здравствуйте…

— О, Лелека?! — остановилась учительница. — Здравствуй… Ты откуда тут?

— Да так, по делам приехала да и сюда завернула… А вы что, уже домой?

— Домой… У меня режим…

Они встали в стороне, под кустом тамариска, обе обрадованные встречей.

В школе девочки были влюблены в Ганну Панасьевну. Казалось бы, как все старые девы, она должна быть злющей — кое-кто из посторонних и правда считал ее такой, принимая ее внешнюю сдержанность за проявление душевной черствости. И может быть, только воспитанники Ганны Панасьевны до конца знали, сколько подлинной доброты таится за этой суровой внешностью, какая глубокая заинтересованность в дальнейшей судьбе каждого неугасимо живет в этом человеке…

Мария не сомневалась, что Ганна Панасьевна и сейчас вот приковыляла в парк, чтобы, отдыхая душой, с чувством законной гордости полюбоваться молодежью, всеми этими юношами и девушками, которые вчера еще сидели у нее за партами, а сегодня отважно ходят на морской промысел, работают на рыбозаводе, в учреждениях райцентра.

— Значит, ты теперь светилкой [10] Девушка, держащая свечу при венчании (укр.). на маяке, — улыбаясь, сказала Ганна Панасьевна. — Романтичная и истинно благородная профессия.

Марии понравилось, что учительница назвала ее светилкой.

— На судьбу не жалуюсь, Ганна Панасьевна.

— Но постой, постой! — Учительница, прищурясь, внимательно заглянула ей в глаза, словно стараясь проникнуть взглядом в самую душу. — Ты какая-то неспокойная, Мария, чем-то вроде взволнована. Скажи: на первое свидание пришла?

Ганне Панасьевне нельзя было не открыться.

— Почти на первое…

— Кто он? Я его знаю?

— Нет, он не из нашей школы.

— Что ж, раньше или позже это должно было случиться, — проговорила в задумчивости Ганна Панасьевна. — Но ты ведь помнишь? «Умри, но не давай поцелуя без любви!»

— О, что вы, Ганна Панасьевна! — засмеялась девушка. — Разве ж это можно — без любви!

Вовик, остановившийся невдалеке, уже подавал Марии знаки и даже свистнул.

— Извините, Ганна Панасьевна…

— Ну, иди, иди уж, — сказала учительница, покосившись на франтоватого юношу, к которому метнулась Мария с упругой девичьей легкостью.

Выходя из парка, Ганна Панасьевна постукивала своей палочкой сердито, недовольно, словно избранник Марии сразу испортил ей настроение своим свистом и модной курточкой в блестящих «молниях» во всю грудь.

— С кем это ты разговаривала? — поинтересовался Вовик, беря Марию под руку.

— Это наша учительница.

— Ух, видно, злющая! Так на меня покосилась, будто я костыль у нее украл…

— Нет, она добрая… Пойдем в кино, Вовик?

— «Ночь в Венеции»? Это я видел… У нас ночи бывают лучше. Пойдем на падеспань!..

— Танцы еще не начинались…

— Без меня и не начнут, — засмеялся Вовик. — Без меня там жизни нет… Ты падеспань любишь?

— Я не умею.

— А что же ты умеешь?

— Вальсы… Польки…

Как только Вовик появился на танцплощадке, какой-то субъект с тарзаньим зачесом бросился ему навстречу и, оттащив Вовика на середину пустого еще круга, стал с ним горячо о чем-то советоваться. Мария удивлялась: Вовик, стоя в центре круга, на виду у всех, чувствовал себя так свободно и непринужденно, словно он и вырос на танцплощадке.