Адель Кутуй - Неотосланные письма [Повесть и рассказы]

Крепко целую милую маму. Мамочка, дорогая, не плачь, что моя жизнь окончилась в тюрьме, под пулями бандитов… Будь большевиком!

Все мы, осужденные на смерть, чувствуем себя бодро. Сегодня в последний раз читали газету. Наши приближаются к Перекопу. Скоро, скоро свободно вздохнет родная Украина. Начнется горячая работа, придут радостные дни, восторжествует свободный труд, расцветет родина моя. Жаль, что не будет тогда меня.

Прощайте, будьте счастливы.

Когда я прочла это письмо, шестидесятилетняя Минниса эби — бабушка — заплакала.

— Кто это пишет? — спросила она, утирая слезы, растекавшиеся по ее морщинистому лицу.

— Была такая девушка — Любарская. А почему ты спрашиваешь, эби?

— А вот почему. Ты хорошенько посмотри, милая. Не моя ли дочка, Марьям, пишет. Ей тоже двадцать два года. Да и про Украину тут поминается. Она в то время тоже на Украине была, к отцу своему в Донбасс ездила, о муже я тогда весточку получила. Наши-то куда приближаются?

— К Перекопу.

— Вот-вот. Муж-то как раз там и погиб. А о дочке до сих пор ничего я не знаю. Письмо-то, может, она писала. А? «Мамочка», говорит, «дорогая…»

Я объяснила, как могла. Мы утешили старуху. Долго еще не расходился народ.

— Книгу эту с письмами я передам в избу-читальню, — сказала Мафтуха апа, когда я уже стала собираться домой.

Умница эта Мафтуха. В другой раз, например, повела она меня к Миннисе эби. «Приведи, говорит, ко мне докторшу. Там сегодня гости собрались. Ну и мы с тобой придем. Глядишь, ты между разговорами о чем-нибудь полезном расскажешь».

Об этом я и сама думала. Однажды даже предложила Мафтухе апа, что хорошо бы в доме у одной из колхозниц провести беседу, подобно тем, которые в городе проводят на квартирах знатных людей.

Мы вошли в избу. Минниса эби готовила стол. Одна из женщин, пришедших в гости, помогала старухе.

В избе было чисто, полы старательно вымыты, на окнах цветы, занавески, на стенах портреты Ленина, Сталина.

Вскоре собрались все. Народу пришло много. Человек, наверное, двадцать. После моей беседы Минниса эби вспомнила былые годы, рассказала, как она горевала и бедствовала в старое время. Рассказала о муже, о детях, из которых остался в живых только один Марданша — колхозный тракторист.

Желая рассеять грусть, навеянную рассказом хозяйки, сын взялся за гармонь. Кто-то затянул песню. Остальные поддержали. Я ни разу не пела с тех пор, как приехала в район. Теперь смешно подумать, а, сознаюсь, боялась, что станут говорить: мол, доктор не доктор, а девчонка. Ну, а тут запела. И сразу почувствовала себя еще лучше. Потом заиграли плясовую. Затопали каблучки, поплыли плясуны, легко поводя плечами. Снаружи, через окно, в избу заглядывали любопытные.

Наплясались, стали отдыхать.

Мафтуха апа, воспользовавшись тишиной, спросила:

— Камэр апа! У тебя была дочь Фатыма, где она сейчас?

— А разве не знаешь? В Буинском районе, агрономом работает.

— А ты почему молчишь? Ведь и у тебя есть дочь — Шамсинур. Где она?

— В Казани, инженер.

— А твоя, Халиса, где?

— В Москве учится, судьей будет.

— А ты что призадумался, Зиганша абы? Чем стоять там, на улице, вошел бы сюда. Авось, не съедим. Или тебе нечем похвастаться?

Зиганша абы ответил не сразу. Сначала чуть заметно улыбнулся в усы, потом тихонько кашлянул, точно хотел сказать: «Спасибо, Мафтуха, что меня не позабыла». После этого, не торопясь, с достоинством сказал:

— Да, уж есть чем похвалиться Зиганше абы. Моя Майшикар на весь Союз прославленная трактористка! Вот как!

— Правильно! — закивала головой Мафтуха. — Верно говоришь. Поняли вы теперь, какие из нашей деревни люди выходят: агрономы, врачи, инженеры, судьи, трактористы… Но такое может быть только у нас, в Советском Союзе. А ведь есть на свете другие страны. Там люди, и рабочие, и крестьяне, совсем иначе живут. Ну-ка, доктор, расскажи нам, ты куда больше знаешь.

Искэндер! Какой уж из меня оратор. Но тут оратором и не надо было быть. Услышав слова Мафтухи апа, я увидела десятки внимательных лиц, ожидавших моего рассказа.

Дело в том, что незадолго до того я показала Мафтухе апа вырезку из газеты. Текст взят из книги иностранного писателя, путешествовавшего по Японии. Это документ, трагический документ, свидетельствующий о великой социальной несправедливости:

«Настоящий договор заключен между содержателем публичного дома………… и поступающей к нему…………… в том, что последняя, в силу своего затруднительного материального положения, с согласия родителей или опекунов, заменяющих их, становится проституткой. На основании чего содержатель публичного дома………… выдает………… ссуду в размере………… иен, которую……… обязана погасить в………… срок из своих доходов, получаемых от занятия проституцией…»

Вот это я им прочла. Ахнули гости, узнав, что это своеобразный «типовой договор». Тогда я им рассказала, что в одном только районе Аумари заключено семь тысяч таких договоров, что, судя по данным самой буржуазной прессы, в Японии на сегодня имеется 50 353 проститутки, прошедшие официальную регистрацию.

«Твоя обязанность быть женою. Ты не должна учиться и служить. Твое место на кухне, в церкви и кровати…» Так говорят фашисты.

Искэндер! У меня хранится много интересных документов. Я их собираю в отдельную папку. Там вырезки из газет и журналов. Выписки из книг. Там документы о несчастнейших женщинах буржуазного общества.

Но у меня собраны материалы и о величайших женщинах, чьи имена нам всем хорошо известны. Тут биографии Надежды Константиновны Крупской, Клары Цеткин и других женщин, отдавших свою жизнь народу. В этой папке хранятся документы о женщинах-ученых, летчицах, парашютистках, инженерах, писательницах.

Триста страниц моей коллекции полны былью, о которой со временем сложат прекрасные песни. Я часто заглядываю в эти страницы. Это моя слабость. Не удивляйся ей. Ведь собирают же люди камушки, монеты, почтовые марки. Я собираю документы о мужестве советских женщин.

Вот обо всем этом я рассказала на вечере у Миннисы эби. Я не старалась говорить красиво. Факты говорили сами за себя. Все вышло просто и как-то само собой. Меня поняли. На глазах у многих я видела слезы.

Хорошо, когда у человека есть путь, по которому он может идти. Я, бедная татарская девушка, пробилась из самых низов к знанию. Я отвоевала свое место в жизни, слышишь, Искэндер? Отвоевала сама. Но что было бы со мной, с миллионами других, подобных мне женщин, если бы советская власть не окрылила нас, не указала нам путь в жизни?

Я видела радость, настоящую радость в доме Миннисы эби. Да и как было не радоваться, когда, собравшись вместе, мы увидели, поняли, сколь многого мы достигли.