Анатолий Жуков - Дом для внука

Контора была разгорожена надвое: слева находилась комнатка управляющего, откуда слышался голос Межова, в правом, просторном помещении сидел за барьером лысый очкастый бухгалтер, бойко щелкая на счетах. У окна поглядывал на улицу незнакомый парень, должно быть, шофер Межова. Яка напился в углу, поставил кружку рядом с ведром и сел у стены на лавку покурить.

В соседней комнате шаркнули отодвигаемым стулом, в распахнувшейся фанерной двери показался молодой Межов, за ним выкатился румяный старичок управляющий.

— А-а, охотничий начальник! — Управляющий весело сунул Яке руку. — А у меня к тебе жалоба: волчишки опять озоруют. Вчера ягненка утащили. Днем утащили-то, днем! Скотник говорит, будто собака какая-то дикая, она, мол, в кошару забегала, а волк далеко в стороне стоял, у леса. Принял у ней ягненка, и оба убежали в лес. Врет, должно быть, оправдаться хочет. А?

— Кто его знает, — сказал Яка. — Може, и не врет, мы там не были.

— Да? Ну, ты помоги нам, а то замучают. Так я побегу, Сергей Николаич, завтра я вам позвоню, сделаем.

— Да, вы проследите за этим сами. — Межов пожал ему руку и кивнул сидящему Яке: — Здравствуйте, товарищ Мытарин. В гости к нам?

Управляющий выкатился, размашисто хлестнув дверью.

— Вроде того, — сказал Яка. — Похмелиться зашел, а продавщица на обеде.

Межов улыбнулся на вызывающее объяснение, завернул рукав плаща, посмотрел на часы:

— Десять минут осталось, она аккуратная, придет вовремя. Так и не решились помочь, нам на уткоферме? — Он присел рядом на скамейку.

— Без меня обойдетесь.

— Обойдемся, разумеется, но хорошие руки нам были очень нужны. — Помолчал, спросил мягко: — Я слышал, вы осуждаете нас за рубку леса. Правда это?

Степан передал, подумал Яка, не забыл, значит. Но ответил сердито:

— Что толку в моем осужденье, все равно рубите. И будете рубить.

— Будем, — сказал Межов. — Пока строим, будем рубить. Больше нам взять негде.

— А сажать кто будет? В лесхозе какой-никакой порядок есть, сто деревьев свалят, три десятка посадят, а вы только рубить умеете, палки одной в землю не воткнули.

— Да, к сожалению, вы правы. Сейчас ни денег на это, ни свободных рук. Что будет в ближайшие годы…

— В ближайшие годы вы его сведете, если так рубить станете. А лес водоохранный, нужный. У берега вот осину срезали, и сейчас берега обваливаются, бобры ушли… И за землей не глядите. Какой дурак велел оставить такие борозды на зяби? Пахали в колено, а не боронили совсем.

Межов вздохнул. Он тоже был против такой вспашки, но сельхозинспекция, ссылаясь на указания области и последние достижения науки, настояла на своем.

— Глупая ваша наука. Вы борозды для стока воды сделали, какое же задержание! Несет все в овраги — и воду, и верхний слой земли. Волгу только загрязняете, пашню бедните.

Яка продул трубку, сунул в карман. Помолчали.

— Да, большой, ответственности у нас еще нет, — сказал Межов.

— Хозяина нет, — возразил Яка и поднялся, услышав лай Мальвы. — Мне пора, продавщица пришла, а то собаки не пустят. — И вышел, не прощаясь.

У магазина стояла растерянная толстуха Маня и ругала сидящих у крыльца собак. Едва она делала шаг к крыльцу, как Вахмистр начинал угрожающе рычать, а Мальва заливалась звонким лаем.

Яка отозвал собак и зашел вслед за Маней в магазин.

— Всю свору за собой привел, — ворчала Маня, проворно ныряя под прилавок. — Сколько раз тебе говорить… Чуть не сожрали.

— Не скоро такую сожрешь. — Яка бросил на прилавок скомканные деньги. — Налей-ка стакашек «белого».

Маня взяла с полки поллитру водки, откупорила, налила с краями граненый стакан. Яка медленно вытянул, взял с прилавка горбушку хлеба, морщась, понюхал, потом разломил ее пополам и бросил на крыльцо собакам: — Закусывайте, скоты.

Маня захихикала, стыдливо прикрывая рукой щербатый, как у Яки, рот.

— Налей-ка еще полстакана, — сказал Яка. Торопливо выпил и сразу вышел.

В лесу еще лежал снег, сильно осевший, плотный, только вокруг стволов протаяли круглые лунки, застекленные сверху тонким ледком, да чернели высокие зимней резки пеньки. Больше метра пеньки, снег протоптать лень было, поверху пилили.

У водохранилища попались свежие волчьи следы. Два следа, один крупный, взрослого волка, который что-то нес на шее — передние лапы от тяжести проваливались, — и второй, мельче, похожий на след собаки. Яка наклонился, внимательно рассмотрел: да, сильно похож на собачий. Зимой он видел эти следы не один раз.

Мальва терлась у ног, повизгивая и распушив от страха загривок, Вахмистр молча ушел по следу. Неужто и вправду Монахова сучка разбойничает? Яка, зарядив ружье картечью, двинулся за кобелем и остановился. Вахмистр недоуменно кружил по лужам на льду, потеряв след. Не мудрено потерять. Лед у берегов водохранилища прикоплен полой водой, снег растаял.

Через недельку, когда лед всосет воду и сверху разрыхлится, он тоже будет сохранять след, а сейчас тут ходить без толку.

Спустившись на лед, Яка все же с полчаса кружил вдоль берега, но ничего приметного не обнаружил. Лед был крепкий, тонкая водяная пленка после снега скрадывала следы. «Ты нам помоги, а то замучают». Помощника, благодетеля нашли! Яка свистнул собакам и пошел прямиком на другую сторону залива, в Коммунский лес.

Залив в этом месте был неширокий, Яка перешел на другую сторону, вылез, хватаясь за корни подмытых деревьев, на берег и вошел в лес. Пока вылезал, задохнулся, взмок, сердце зашлось от усталости. Присел на пенек отдохнуть, снял мокрую, в пару шапку. Не надо было пить последние полстакана. Дрожат от усталости ноги, грохает по ребрам, вырывается наружу сердце и в глазах туман, синий туман. Целую неделю он не просыхал и неизвестно еще когда выйдет из долгого штопора.

Запах свежей соломы, хлеба волновал не меньше, чем запах талой земли и высокий звон жаворонков — тоска наваливалась сразу, неотвратимая, тяжелая, и некуда было от нее деться, пока не забалдеешь, заливая эту сжигающую тоску водкой, не забалдеешь до того, что уж и голова не микитит, и ничего тебе в жизни не жалко.

Весна… Почернела оттаявшая земля, ошалело орут грачи, ревут на денниках колхозной фермы коровы, прыгая друг на дружку, шумят-булькают по оврагам ручьи, иглами, шильями, ножами полезет скоро первая трава…

Яка тяжело поднялся и пошел по тропинке вверх, к восьмому кварталу, в густую урему чернолесья. Скоро он опять почувствовал слабость, посидел на сваленной ветром старой осине и, отдохнув, решил возвращаться домой. Здесь логово вряд ли будет. Надо пройти горелое болото, где осенью он видел эту волчицу, а потом подняться ближе к Коммунской горе. Если это не волчица, а одичавшая собака, то она прилепится со своим гнездом у брошенного человеческого жилья. Место глухое, скрытное, не побоится. Сейчас туда не подымешься, сил не хватит, надо отлежаться и через недельку попытать… А возможно, за горелым болотом поселилась. Если повыть, услышит. Яка сложил ладони трубой, поднес ко рту и, запрокинув голову, завыл тягуче-призывным голосом матерою волка. Приученные к этому собаки лежали молча, только шерсть у них на загривках поднялась ежовыми иглами. Яка подождал и завыл опять. Собаки встали. Страшен был этот близкий утробно-долгий вой, похожий на дурной зов о помощи объятого смертным ужасом человека.