Нина Катерли - Цветные открытки

— Как же! Грязные рубашки! Но это ерунда. Ты лучше спроси, что у меня унесли! Майка, меня ведь тут обчистили.

— Как?!

— Квак! Прихожу с вокзала, а дома полный раздрай. Точно Чингисхан прошел. Ну, и конечно, что поприличней — все забрали: платье, сапоги…

— И это тебе смешно?

— А-а… Из дурака и плач смехом прет! — отмахнулась Полина.

Майя Андреевна покачала головой:

— Кошмар какой-то. Просто кошмар! Полинка, это же настоящая беда, а ты тут треплешься. Ты в милицию-то хоть заявила?

— Да ходила я… Садись к столу, чай уже заварился. А они все равно не найдут! Бери мед! Еще и таскать начнут, а у Женьки второй ключ был, только скажи им, такое начнется…

— А зачем ты чужому человеку ключи оставляешь? Чтобы ему было куда девиц приводить?

— Женя мне не чужой. И какие уж там девицы… А и привел бы, так я за него только рада.

— Да прекрати ты юродствовать, честное слово! — вдруг закричала Майя Андреевна. В голосе ее были слезы. Полина внимательно взглянула на подругу, хотела что-то спросить, но промолчала. Помешала в чашке, отпила глоток, потом сказала тихо:

— Брось, Майка. Было бы из-за чего психовать. И не то теряли. Ну, подумаешь, — сапоги. Если на то пошло, так они мне жали. И каблуки полметра, все ноги собьешь. Все равно бы валялись, а так… хоть кто-то сносит.

— «Кто-то»? Нет, милая, не «кто-то», а воры!

Ну что с ней разговаривать, с Полиной. На все ей наплевать, и так было всегда. И, видно, будет до смерти. На секунду в голове Майи Андреевны мелькнуло, что если бы ее саму сейчас обокрали, все, все, до последней нитки бы вынесли, зато не случилось бы того, вчерашнего… она бы… она бы… Господи!..

— Невезучая ты все-таки, Полинка, — сказала Майя.

— Это я — невезучая?! Да я, наоборот… Знаешь…

И Майя Андреевна выслушала отчет о том, как Полина сперва не могла найти свою «стрелку», а потом нашла, и это как раз и является доказательством ее редкой удачливости.

— Вот что, — сказала Майя, когда Полина кончила рассказывать и снова принялась за чай, — все это, конечно, прекрасно — брошка и другие… — она покосилась на клетку с крысами, — радости. У меня с собой пятьдесят рублей. Бери пока, а завтра приезжай, сходим в сберкассу.

— Давай сколько есть, — обрадовалась Полина, — а больше не надо, спасибо. Перебьюсь: у меня на депоненте получка, завтра приду — возьму. Крайний срок — послезавтра. А сейчас ни копейки. Вообще. Представляешь?

— Так. Мне пора, — Майя Андреевна отодвинула чашку.

— Нет, погоди… Слушай, Майка, а что все-таки стряслось?

— Ничего.

— Не ври, не умеешь. Лучше в зеркало посмотри, глаза — как из Освенцима.

— Я пойду.

— Никуда не пойдешь, не выдумывай! — Полина вскочила, силком усадила Майю и сама опять села напротив.

— Давай, рассказывай.

Майя пристально глядела на пустую чашку, которую вертела в руках.

— Да что там рассказывать… Понимаешь… — начала она наконец, морщась, — вообще-то пустяки, даже не знаю, как… глупость какая-то: еду вчера в автобусе, смотрю в окно — Игорь…

— С женщиной? — сразу перебила Полина.

— Да не в этом дело! Допустим, даже с женщиной, какое это имеет значение? Я же не ревнивая, этого еще не хватало! Просто… ну, он мне утром сказал, что идет на конференцию, а сам…

— Ну, и дальше что? Ты к ним подошла?

— И не собиралась! Я же тебе говорила: я в автобусе ехала… ну… и… проехала. А он стоит без шапки, хохочет..

— Ну, ты даешь! Бандит-преступник. «Хохочет»! Пускай себе хохочет на здоровье. Дергаешься из-за всякой ерунды. Себя довела, его, небось, тоже. Поругались?

— Когда ты видела, чтоб мы ругались?! Я только… Я ему сперва, конечно, ни слова не сказала. Только… что проверю, была ли конференция.

Полина помотала головой:

— Зря. Не стоило. Мне бы кто пригрозил: «проверю», я бы вообще… Ладно. Все это чушь. Ей-богу, чушь, Майка! Успокой нервы и помирись с Игорем.

— Я — мириться?! Ты думаешь, что говоришь? Он же мне солгал!

— Постой, Майка. Ты успокойся. Во-первых, может, это еще и не он, ты обозналась. А если и он… знаешь, я с Игорем твоим знакома как-нибудь двадцать лет. Похихикать с бабой — это он способен, но чтобы всерьез… А вот обозлиться, что допрашивают, к стене припирают… я бы, кстати, тоже…

— Да что ты все «я» да «я»?!

— Да ладно! Не думай ты об этом! Плюнуть и растереть!

— О чем ты говоришь, Полина? Он меня обманул, это тебе ясно? Или для тебя вранье — уже норма? Ты пойми — мне не важно, с женщиной он был, без женщины, и кто она ему. А важно, что он мне лжет. Из-за… нее. Это предательство. У нас такого никогда не было. В жизни.

— Ну, даже и обманул. Подумаешь, трагедия! Не обязан он тебе докладывать про каждый свой шаг. Зачем так мужика унижать? Ну, постоял на Невском… Баба-то хоть интересная?

— Не разглядывала. И… да! Вранье для меня — трагедия.

— Да не бери ты в голову! Делов-то: встретил молодую женщину, поговорил, покрасовался… Даже если и поухаживал — тоже мне, беда! Им ведь все это нужно, мужикам! Для тонуса! А ты хочешь, чтоб он, кроме тебя, ни на кого не глядел? Это неестественно, Майка, очнись, нам же по сорок лет, не забывай!.. Ну, чего ты? Ну, хочешь… Хочешь, я с Игорем поговорю?

Как это было глупо — идти сюда, к ней, сидеть, исповедоваться, ругать Игоря. Выслушивать обывательские, безнравственные сентенции… Не хватало еще, чтобы она ввязалась в это дело. Заступница! Господи, какая тоска, какая тяжесть в груди. И боль. Вот так, наверное, бывает инфаркт. Пускай! Игорю сразу сообщат, и он…

— Мне пора. Опоздаю за Ларой, — Майя еле выдавила эти слова, губы были мертвые. Полина смотрела с испугом.

— Майка, стой! Я провожу. До дому, — голос звучал виновато.

Майя молча вышла из-за стола.

— Ты собирайся, я только сейчас морду сполосну и переоденусь, вся в пыли, как собака, — уборку делала. Я пулей, — и Полина исчезла из кухни. В ванной тотчас грянула вода.

Крысы ворошились в своей клетке. За стеной, в обворованной комнате, спал тунеядец, ублюдок, про которого Полина воображает, что он великий поэт. В ванной плескалась вода.

Почему-то на цыпочках Майя вышла в переднюю.

…А ведь она сказала, в общем, разумные вещи… Но оттого, что они разумные, и сказала их именно Полина, а еще оттого, что Полина жалеет, смеет жалеть… ее, от всего этого почему-то хотелось кричать. Или разбить вот это зеркало, в котором сейчас отражалось бледное, распухшее… да, да! — старое лицо… Или — умереть. Да как она… смеет?! В этой разумности — подлость, вот что!

Вода все шумела. Майя Андреевна судорожно, со всхлипом, втянула воздух и торопливо оделась, чуть не оборвав петли на дубленке… И почему все-таки с ней, с Майей, должно было случиться все это? За что?.. Нет, она не обозналась, как она могла обознаться? И Игорь с той… не просто так красовался, и Полина это прекрасно понимает, а говорит нарочно, чтобы показать, будто сочувствует… Интересно, что сейчас делает Игорь?.. А вдруг он, правда, не виноват? Надо позвонить ему, спросить… Что спросить?.. Пусть встретит их с Ларой у метро. Да! Он обязан! Уже поздно, почему женщина должна ходить в одиннадцатом часу по улицам одна с девочкой, у которой есть отец?.. А может, уже нет?.. Он должен, должен встретить — не ради Майи, ради Лары.