Андрей Упит - Земля зеленая

Нет, смеяться Анне больше не хотелось. Она прилегла на кровати за люлькой и затихла. Не для того ее держат здесь, чтобы могла противоречить и досаждать.

— Теперь нечего воздушные замки строить и надеяться, что придут хозяйские сынки, — это, милая, все равно что без лотерейного билета ждать большого выигрыша. Теперь надо радоваться и по сто раз в день благодарить бога за то, что нашелся такой дурак, который не брезгует. Колонист — ну что же из этого? Разве слесарь Древинь со Стекольного завода не колонист? А жена — латышка, говорят — даже дочь какого-то земгальского хозяина. И разве ей плохо живется? Восьмеро ребят у Древиниете, по утрам кофе пьет, разговаривает по-немецки и ходит с мужем причащаться к пастору. У Светямура тоже есть свое ремесло, он тоже хорошо зарабатывает, не хуже Древиня…

Калвициене и в кровати не унялась, пока не заснула, — трескотня ее прервалась на полуслове. Но во вторник вечером начала снова, как раз с того места, где в понедельник остановилась. Светямур хороший ремесленник, прекрасный мастер, работы у него всегда много, даже подмастерьев собирается взять. Зиверсу, самому Зиверсу прошлой осенью согнул ободья на семь тяжелых ходов. Неделями ждут хозяева очереди в его мастерской, все юнкурцы привозят ему работу, и никто никогда не жаловался, что материал им испортил. Светямур не пьет и не курит, только деньги копит. Сколько у него их, никто, конечно, не знает, но люди насчитывают тысячи. Тысячи!.. Кто из владельцев может похвастать такими деньгами, хотя и работает сам с женой и детьми от зари до зари? У кого из хозяев было такое легкое житье, как у жены Светямура? Коров он не держит, его живот не выносит молока, одно мясо ест, каждый год откармливает по свинье и поросенку. Кур — да, много, но только и есть ухода что за ними. Аренду за жилое помещение и место под мастерскую Светямур оплачивает деньгами, жене отрабатывать не приходилось, могла жить как барыня, если бы сумела. Да ведь не умела! Хворая, только вздыхала и ныла, ходила в стоптанных, грязных сапогах, в испачканной ситцевой юбке, без передника и без чулок. Свиньи в хлеву тонули по уши в навозной жиже, осенью трудно было допроситься, чтобы кто-нибудь пришел помочь заколоть — такие грязные. Мориц и Курт выглядели не лучше поросят. Из-за проказ и шалостей ребятишек Силагайль не стал бы дольше терпеть Светямура, если бы не крайняя необходимость сдать домишко в аренду. Слабая, нечистоплотная и ленивая колонистка не могла держать детей в руках, а самому Светямуру времени не хватало, чтобы заняться их воспитанием; скажи спасибо, если вечером, бывало, снимет с себя ремень и начнет драть, пока не посинеют. Конечно, и колонистке попадало под горячую руку, чему тут удивляться, как же иначе поступить с такой неряхой. Нашлась бы теперь женщина поздоровее да с добрым сердцем — пригрела бы бедных сирот, чтобы не выросли дикарями и разбойниками. Светямур совсем не злой; ну а если даже и так, то умная и ласковая жена сделает его совсем другим человеком. Легкая жизнь у жены такого ремесленника, — отрабатывать аренду для хозяина не надо, идти молотить в ригу — тоже, только прибрать комнатку и обстирать мужа и двух мальчишек. Покойная колонистка не умела ни прясть, ни ткать, да и нужды в этом не было. Светямур носит одежду только из покупной материи, а почему бы и нет, если денег тысячи, это тебе не какой-нибудь Калвиц, которому приходится думать, где взять рубль двадцать, чтобы уплатить за ученье Маленького Андра…

Этим Дарта Калвиц начинала свой день, этим и кончала. Всю неделю молола, как мельница; у Анны прямо голова распухла, — хочешь не хочешь, а слушать надо. Возражать было бессмысленно, крестная мать говорила не для того, чтобы спорить, ей все было ясно, пусть только племянница хорошенько осознает свой долг. Осознавала Анна плохо, у нее пропало желание есть, ночью совсем не спала. К концу недели кофточка на груди стала свободной, а юбка сваливалась с бедер, пришлось убавить поясок. Так быстро пролетел ее расцвет, и начались новые муки. Она думала, что уже перешла трясину, но перед нею снова расстилалось болото, и не видать ему края. Неужели ей не удастся обойти узкой и тернистой тропкой эти хляби, чтобы обрести тишину и покой, которые, как думала вначале, нашла в Силагайлях?

Длинные бессонные ночи все же принесли пользу: она обогатилась новым познанием жизни. От родственников, даже самых хороших, добрых, помощи ждать нечего. Помогая ей, они первым долгом думают о себе. Спихнуть бы скорее, пусть хоть в болото или на кладбище, только бы не позорить себя тем, что приходится жить под одной крышей с блудницей, — ведь на нее ни один порядочный мужчина не взглянет. Добрая тетка… Разве она не видит Светямура с его горбом и мордой обезьяны? Разве не знает, кто искалечил несчастную колонистку, сделал почти слепой и вогнал в гроб? Двух сирот, бедняжек, следует пожалеть и воспитать… Да от этих бедняжек приезжие отбивались только одним способом — заблаговременно запасались в лесу хорошей дубиной… Видит и знает все это Дарта Калвиц, Но прежде всего ей мерещатся деньги Светямура. Может, они и действительно есть, а может быть, только в воображении тетки существуют и потому еще более желанны, за них можно отдать все, в том числе и крестницу.

В темноте Анна протянула руку и качнула люльку так сильно, что ребенок проснулся и закричал.

В воскресенье Светямур пришел снова, кажется только для того, чтобы показать костюм из фабричной материи и сапоги с голенищами выше колен. Но произвести должного впечатления ему не удалось. Вместе с ним пришли его мальчишки, они-то и завладели вниманием Анны больше, чем костюм и сапоги отца, Светямур прямо впихнул их в комнату; они озирались, как дикие, проверяя, не подстроена ли здесь какая ловушка. Ловушки не оказалось, и, удивительно быстро освоившись, они начали осматривать окружающее. Покосились на Анну, но она показалась им совсем не опасной, — подтолкнули друг друга и, должно быть передразнивая Анну, скорчили рожи. Ни на минуту не оставались в покое. Осмотрели плиту, порылись в золе — нет ли там тлеющих углей, подняли крышку котла, тяпнули несколько раз полено, испытывая, достаточно ли острый топор у Калвица, тряхнули люльку, чтобы заплакал ребенок, хотели вытащить и перерыть корзинку бабушки, но та взмахнула полотенцем и отогнала их прочь. Анна смотрела разинув рот, даже забыла рассердиться. На Морице — старый халат отца, рукава до земли; Курт в старой ватной кофте покойной матери, с большими складками вдоль спины. Снять варежки и не подумали, каждую минуту употребляли их для той грубой надобности, о которой, высмеивая пруссачьих выродков, говорила бабушка, когда вязала. Две пары деревянных башмаков стучали по глиняному полу, точно цепы, только без всякого ритма. Подстрекая друг друга и ссорясь, бесенята заполняли шумом всю комнату, заглушили всех. Калвициене сдерживалась, с опаской поглядывая на Анну: не испортили бы эти шаловливые сироты хорошо начатого дела! Наконец Светямур понял, что в такой обстановке говорить трудно, встал и многозначительно начал шарить под жилетом, на том месте, где находилась пряжка ремня. Мальчишки поспешно выскочили на двор. Теперь он мог продолжать.